Тени исчезают в полдень

С минуту в комнате стояла тишина. Она была такая вязкая, тягучая, необычная, что Варваре казалось: сейчас замрет, остановится тикающий маятник часов-ходиков, остановится все на свете — ее сердце, жизнь за окном. Низкое солнце на небе тоже остановится, начнет блекнуть, потухнет, разольется чернота по всей земле. И уже никогда не наступит день, никогда не растают снега, не зашумят травы на полях, не просвистит в лесу птица…

— Вот, батюшка, Устин Акимыч, владыка ты наш, — вкрадчиво и покорно проговорила Пистимея измученным голосом. — Поганый бес вошел в душу нашей дочери, рвет ее тело когтями железными. Господь снизошел до нас, грешных, и внушил мне: «Пусть жертвует раба Варвара грешное тело на святые мощи — и сгинет бес, войдут в душу нашей дочери вечные блаженствия…» А она противится счастью своему и воле Господней…

Варвара оторвала тяжелую голову от подушки, сползла с кровати, упала на колени перед отцом, как за несколько минут до этого перед матерью.

— Нет! Не-ет! Отец мой родненький…

Устин сел на табуретку. Варвара, обхватив его колени, как только что ноги матери, прижалась к ним горячими щеками. Волосы ее, собранные на затылке в тяжелый узел, рассыпались, закрыли грязные Устиновы валенки, черными волнами растеклись по полу.

— Но велика милость Господня, и потому он, мудрый и всемогущий, не наказывает Варвару за неслыханное ослушание, — скрипела Пистимея, тыча обрубленным пальцем куда-то вверх. — Он только говорит, являясь после молитвы в ослепляющем сиянии: «Дите глупо, родительский долг — наставить на ум». И еще: «Родительская воля — моя воля». Вот я и думаю, Устин Акимыч: на Троицу, в Духов день, помолившись, начнем готовить дочь для святого дела…

Подняв заплаканное, распухшее лицо, Варвара с мольбой поглядела обезумевшими глазами в бесстрастное, словно окаменевшее лицо отца.

— Батюшка, — прошептала она, — не слушай ее, не соглашайся… Стану ноги твои мыть и воду пить, буду следы твои целовать… До самой смерти буду…

— Дура! — подскочила к ней мать. — Тебе бессмертие готовят, а ты о смерти думаешь…

— Ну! — движением руки остановил наконец Устин жену. Помолчал, погладил голову дочери, лежавшую у него на коленях.

— Так ведь воля Божья… — начала было обиженно Пистимея.

— Пошла отсюда! — прикрикнул на нее Устин.

Пистимея, тяжело вздохнув, ушла на кухню.

— Защити меня от нее, батюшка… Защити! — приглушенно воскликнула Варвара, опять умоляюще заглядывая ему снизу в глаза. Она вся дрожала, будто на морозе.

Устин ничего не ответил.

Варвара хотела встать, но едва пошевелилась, как почувствовала — отец сильнее прижал ее голову к своим жестким коленям.

— Вот что, Варвара, — вдруг проговорил отец, — иди к скотным дворам. Там Митька Курганов сено мечет. И внучка старика Шатрова там… поняла?

Варвара затихла, потом несмело опять подняла голову, прошептала:

— Батюшка! Не буду я… Ну зачем тебе это?

— Зачем — не твое дело! — раздраженно двинул бровью Устин.

— Не буду я больше… не буду! — взмолилась Варвара.

Устин зажал вдруг толстую прядь ее волос своими заскорузлыми пальцами, туго намотал ее на кулак, так что волосы затрещали.

— Больно же! Отец! Батюшка!

Устин встал, поднял за волосы с пола дочь, притянул ее запрокинутую голову к самому своему лицу. Царапая бородой ее щеки, предупредил, выталкивая сквозь зубы по два, три слова:

— Больнее будет, если мать… на святую скамью… положит. Поняла?

И чуть тряхнул кулаком с намотанными волосами. Варваре показалось, что волосы ее отстали от головы вместе с лоскутом кожи.

Потом Устин, кажется, забыл о дочери. Несколько минут он задумчиво сидел на прежнем месте, крутил на палец влажную прядь бороды.

— Поторапливайся, — бросил он дочери, не прекращая своего занятия.

Варвара вздрогнула и стала одеваться.

Подвязав платок, она невесело сказала:

— Мне бы легче было, коль знала, для чего тебе это.

— Кто много знает, тот ночами плохо спит, — ответил отец. — Умойся холодной водой.

Умывшись, Варвара снова подвязала платок, надела фуфайку. Уходя, приостановилась в дверях:

— Боязно мне. У Митьки и так, едва к нему подойду, ноздри дрожат. А ты еще заставляешь дразнить его… Доиграюсь я с ним…

— Ну! — снова дернул бровью Устин. — С ним ли, с Егором ли — какая разница?

— Отец!

— Да иди ты, иди! — вдруг рассердился Устин, встал и вытолкал дочь за дверь. И, держась за скобу, прокричал в темные сени вслед Варваре: — Да гляди у меня… чтоб все как в кино, чтоб внучка Шатрова все видела! Улыбку на рожу-то надень!

И захлопнул дверь.

Пистимея скорбно стояла у стены, не проронив ни одного слова. Только когда Устин закрыл дверь, произнесла:

— Все так, все так, Устинушка. Отстанет теперь эта проклятая девка от Варьки. О Господи, вразуми ты дочь нашу грешную, поставь ее на путь праведный…