Тени исчезают в полдень

Ровно в девять утра, когда начался рабочий день в райцентре, Большаков позвонил в Озерки секретарю райкома партии Григорьеву.

— Зашиться можем без запчастей, — говорил приглушенно председатель, поглядывая через окно вдоль залитой солнцем улицы. — Фонды, конечно, выбрали, да какие это фонды! Не поможет ли чем райком?

Невдалеке виднелся дом бригадира Устина Морозова. Из ворот вышла жена бригадира, старая Пистимея, на секунду остановилась, глянула по сторонам, потуже затянула светленький платочек под подбородком и, быстро перейдя дорогу, юркнула в переулок.

Большаков нахмурился. Он знал, куда направилась Пистимея.

— Да-да, я слушаю… — встрепенулся Захар Захарович. — Трудно?… Да я понимаю, что нелегко. Но что же делать? Сенокос на носу, а там уборка… Ага, спасибо… В городе будешь? Когда?… Знаешь что — давай и я подъеду. Вдвоем что-нибудь и наскребем, глядишь… Ага, попробую указать тебе самые добычливые мои места…

Положив трубку, Захар продолжал глядеть в окно, все так же хмурясь. По улице, прижимаясь к обочинам, обходя дождевые лужи, тащились несколько старушонок. Иные тыкали впереди себя, как слепые, костылями.

Миновав дом Морозовых, старухи ныряли в тот же переулок, что и Пистимея. Там, в конце переулка, в самом его тупике, стоял на краю деревни баптистский молитвенный дом.

Он был Захару, да и всем остальным, как бельмо на глазу. Сколько по поводу этого религиозного гнезда он выслушал едких замечаний, недвусмысленных намеков и шуток! Как совещание в районе, обязательно кто-нибудь в перерыве подденет Большакова. Конечно, говорили всегда ради шутки, беззлобно. Но тем не менее шутили, смеялись. А что Захар Большаков мог поделать с молитвенным домом?! Он стоял — и все. Вот уже полтора десятка лет.

До революции в Зеленом Доле была только православная церковь. Однако среди деревенских старух было и около десятка баптисток. До самого окончания Гражданской войны их не было видно и слышно. Но однажды старая-престарая старушонка Федосья Лагуткина зашла в контору к Захару, постукивая костылем по деревянному полу.

— Вот, значит, сынок… по ентому я делу, получается… Православного-то попа вытурили вы, да и бог с ним. А поскольку баптисты теперь того… тоже разрешенные советской властью и поскольку опять же Богу-то легче благословлять не каждую овцу в отдельности, а все стадо Христово гуртом, мы, значит, и просим тебя, касатик, уж позаботиться…

Не скоро, не враз понял Захар, что старуха просит ни более ни менее как похлопотать об открытии баптистского молитвенного дома. А поняв, выпроводил старуху ни с чем.

Выпроводил — и забыл как-то об этом случае. Да и вообще не придавал большого значения деревенским религиозникам — мало ли осталось повсюду верующих, в Озерках вон православная церквушка до сих пор действует, многие зеленодольские старушонки иногда ездят туда молиться. Баптисты же поют молитвы дома, собираясь то на одной квартире, то на другой.

Так прошло немало лет, началась и почти прошла Отечественная.

И вот раз, другой, третий их песнопения стали доноситься из одного и того же полуразрушившегося дома, принадлежащего родственнице той самой Федосьи Лагуткиной. А потом оттуда на всю деревню посыпался стук топоров. Захар подвернул в глухой переулок на ходке полюбопытствовать, что за ремонт затеяла старуха.

Однако возле дома его встретила не Лагуткина, а жена ушедшего на фронт бригадира Устина Морозова, Пистимея:

— Вот, Захар Захарыч… Мы, значит, в Совет писали, в Москву… Нам и разрешили.

— В какой Совет? Чего разрешили? — не понял Большаков.

Несколько расторопных, незнакомых Захару плотников меж тем ловко отдирали полусгнившие тесины с крыши, выворачивали старые, трухлявые оконные коробки и тут же выстругивали новые.

— Так в Совет по религиозным культам. Какой, слава богу, при правительстве организовался недавно. А то ведь несправедливо как-то. У православных есть свое начальство, а мы-то, баптисты, словно сироты какие. И заступиться за нас некому. А теперь-то… Разрешили вот, говорю, в общинку нам собраться и молитвенный дом открыть. Мы сложились да купили этот домишко. Неказистый, правда. А ничего, подправим его. А ты… ты спроси там, в райисполкоме, — там бумага насчет нас имеется…

И ему, Большакову, оставалось только усмехнуться.

— Кончилось, значит, сиротство ваше? Воскресли родители? — невесело спросил он.

— Ты… об чем это? — сухо промолвила Пистимея тусклым голосом.

— Да-а…

Не понимал, не мог никак взять в толк Большаков, что же происходит в стране с религиозниками. В середине войны вдруг начали расти по деревням как грибы всякие религиозные общины, открываться церквушки и молитвенные дома. В 1943 году при Совете министров СССР был создан Совет по делам Русской православной церкви, а в 1944-м еще один Совет — по делам религиозных культов. Оба Совета, словно наперебой, еще усиленнее принялись плодить по всей стране общины и секты. И нельзя, невозможно было помешать этому. Захар даже удивлялся: как это Бог миловал их деревню. И вот…

Поразило в тот день его еще одно обстоятельство. «Мы-то, баптисты, словно сироты…» — сказала Пистимея.