Тени исчезают в полдень

…Фрол от полустанка до Зеленого Дола тоже прошагал горбатясь, будто когда-то что-то потерял на этой дороге, а теперь надеялся найти.

И в деревню он вошел, не поднимая головы…

2

Наступала весна.

Почти вытаял из-под снега весь увал за Зеленым Долом. Синеватая дрожащая дымка затягивала теперь небо не только над лесом, но и над всем заречьем. Там еще лежали метровые снега, но в полдень над ними уже катались взад-вперед теплые и тяжелые волны воздуха.

На Светлихе кое-где закипели первые, пока еще небольшие промоины. Ездить через реку было нельзя, да и пешком переходить небезопасно.

На берегу под большим казаном дымился костер, кругом слышался стук молотков. Это конопатили и заливали варом карбузы для Анисимова парома.

В прошлые годы всю эту работу колхозники выполняли под присмотром самого паромщика. Нынче Анисима на берегу не было. Уже с месяц, как он занемог, слег в постель…

…С проходящего поезда на полустанке сошли на этот раз трое: Мишка Большаков, Зина Никулина и ее почти трехгодовалый сынишка.

Михаил был в фуфайке, Зина — в легком пальто.

Помахав вслед поезду, Мишка поднял ее чемодан.

— Не забыла — вот по этой дороге нам…

— Не забыла, — ответила Зина, поправляя у сынишки шарфик. — Пойдем, сынок, домой?

— Пойде-ем! — охотно согласился мальчишка, поставив, однако, тут же условие: — Маленько — ножками, а потом — на ручках.

И они пошли тоже в сторону Зеленого Дола.

Они были немного разговорчивее, чем шагавшие по этой же дороге несколько дней назад Фрол, Клавдия, Егор и Варвара.

— Эх, черт, через Светлиху нельзя не то что на машине, даже на подводе. Далеко ведь, устанешь с малышом, — уже не один раз говорил Мишка.

И Зина каждый раз отвечала:

— Ничего, дойдем потихоньку.

— Конечно… А Ксенька сейчас, однако, билеты по литературе зубрит. У нее первый экзамен — по литературе. Как думаешь, сдаст?

— Сдаст, сдаст.

Дочка Натальи Лукиной, оканчивающая десятый класс, всю зиму жила в райцентре, приезжая домой только в воскресенье.

— Что-то у нее не ладится с литературой, — снова начал Мишка. — Однако не могу понять — как это не ладится! «Не люблю», — говорит. А как это можно — литературу не любить?! Вот послушай хотя бы место из «Прометея»…

— Миша! — умоляюще попросила Зина.

— Нет, ты садись на чемодан, отдыхай и слушай, — безоговорочно распорядился Михаил. — Вот:

…Но ты молчал самолюбиво —Ответа не было с небес,И тайну жизни горделивоСкрывал завистливый Зевес;Но ты молчал, но ты, с презреньемГрозя могучею рукой,Моим гордился униженьем,Моею тешился тоской.И проклял я мою молитву,

Мой детский страх перед тобой,И ополчился я на битву,В последний выступая бой.Война, владыка величавый,Война престолу твоему!По ступеням твоей державыЯ протеку войной кровавой,Я ад и небо подниму!

Чем дальше Михаил декламировал, тем более воодушевлялся. Сперва он сильно рубил воздух руками, но постепенно перестал ими размахивать. Глаза его горели возбужденно, щеки тоже пылали.

В эти секунды Мишка был очень красивым, и Зина откровенно любовалась им.

— Ну как? — спросил он, останавливаясь.

— Да что… Хорошо, Миша.

— А ты дальше, дальше послушай!

…Иду, иду с толпой могучею,С кровавой ратию моей!Зевес, ты слышишь ли за тучеюМоих озлобленных детей?Схватись за громы, бог обиженный,Разлейся в молниях, Зевес!Но… трепещи за трон униженный,За дряхлый свод твоих небес!..

Зина тоже почти на память успела за несколько дней заучить эту поэму о Прометее, «восставшем в защиту людей, против тирании могущественного отца всех богов Зевса». Благодаря бесконечным Мишкиным разъяснениям она знала, что поэму написал «малоизвестный русский поэт середины прошлого века Эдуард Иванович Губер», но что, хотя он и малоизвестный, «очень, очень жалко», что его поэму не проходят в школе, и уж совсем непростительно, как это он, Мишка, не узнал «о таком замечательном сочинении» раньше. Зине стало известно также, что на поэму Губера Мишка наткнулся совсем недавно, когда для колхозной библиотеки закупал новую партию книг, быстро выучил ее наизусть, и сейчас она является его любимым произведением.

— Ты же знаешь, Зина, что Прометей, этот замечательный борец за человеческую свободу, в мировой литературе занимает выдающееся место, — читал Михаил ей целые лекции. — Ты же должна помнить: о Прометее писали Эсхил, Гёте, Байрон, Шелли… И вот, оказывается, Губер Эдуард Иванович…

И Мишка цитировал Губера, Шелли, Байрона и опять Губера…