Мы стояли во дворе и ждали, когда все выйдут из дома. Вышла Светлана Николаевна, ведя под руку Дашу. Мне показалось, или Даша на самом деле увереннее стоит на ногах? Вышли Катя и Лидия Фёдоровна. Баба Нина вышла последняя. На ней было длинное чёрное платье, а на голове был завязан чёрный платок. Она не подняла на нас головы, а просто молча сразу пошла к воротам. На улице не было ни одного человека, только где–то недалеко играла музыка, и слышался смех.
– Я останусь здесь. – Тихо сказал Илья – Не пойду с вами.
Мы с Сакатовым шли последними. Баба Нюра шла первая, и её чёрный силуэт сливался с темнотой деревенской ночи. Никто ничего ей не говорил, никто ни о чём не спрашивал. Она просто пришла на берег и встала. Мы встали с ней рядом. Река успокаивающе накатывала свои волны на берег и сразу же отползала назад, чтобы снова вытолкнуть к нам очередную волну. Я сняла обувь и прошла по кромке воды. Тёплая. Но меня всё равно била лёгкая дрожь. Я оглянулась. Катя тоже сняла обувь и подошла ко мне:
– Ничего, что от луны только серп виден? Сколько звёзд!
– Да, сегодня удивительно чистое небо! Сакатов говорит, что для того, чтобы просить прощения, совсем не важна ни фаза луны, ни место, ни время.
– Такие очевидные истины Алексей Александрович говорит, мы и так должны были их всегда знать!
– Мы их всегда и знали. Но забыли о них. А теперь нам о них напомнили.
Баба Нина зашла в воду, и встала на колени. Она прижала руки к груди и опустила голову. Рядом с ней опустилась её сестра. Катя встала рядом с Лидией Фёдоровной. Светлана Николаевна, подвела Дашу к ним, и та опустилась на колени рядом с бабой Нюрой, с другой стороны возле неё опустилась на колени Светлана Николаевна. Они так и стояли все в один ряд, а вода серебрилась рядом с ними, и казалось, что силуэты женщин скользили по воде, не касаясь её. И было в этом что-то торжественное, даже тихий шум реки стал другим, словно река прислушивалась к их мыслям, решая, открыть ли им свой заповедный мир.
Сначала все просто стояли, долго стояли. Но потом головы их будто поникли, а плечи стали у́же, съежились, и они сами стали меньше. У бабы Нюры задрожали плечи, она всё больше и больше наклонялась над водой. И вот громкое рыдание вырвалось из её груди, и пронеслось над рекой, как рухнувшая в воду лавина. Оно было как освобождение, эта выпущенная из груди тяжесть, которая сидела в ней все эти годы. Я встала на колени позади них и словно застыла, впустив в себя оцепенение, которое сковало моё сердце и всё моё тело.
Горько плакала Катя, наклонившись к плечу Лидии Фёдоровны. Та гладила рукой её голову, а другой рукой вытирала свои слёзы. Светлана Николаевна прижала к себе Дашу, которая опустила в воду руки и они обе плакали, а Даша дрожала, то ли от холода, то ли от страха.
Над рекой вдруг повисла тишина, на какое-то время оглушив нас своей тяжестью. Свет от луны стал ярче, и её отражение в воде застыло. Где–то на середине реки от воды пошёл синий свет, принеся с собой тёплый ветер. Рябь на воде сразу очертилась светлыми линиями, которые огибали нас, словно отделив границу между миром живых и неживых. Синий неясный свет плавно поплыл к нам, и та поверхность, откуда он уходил, становилась чёрной, как зловещая пропасть в небытие. В том месте, где собрался свет, вода приподнялась, словно скатываясь со спины гигантского кита. Потом из воды начали подниматься светлые фигуры, будто сотканные из тонких стеклянных нитей. Вода несла их к нам, и мы слышали, как ветер проходит сквозь них, создавая немыслимую музыку, похожую на плач. Пять светлых фигур. Они замерли в паре метров от нас. И мне показалось, что незримая преграда отделила бабу Нюру и пять этих силуэтов от всех остальных. За этой преградой была боль, которая не утихла с годами, не стала меньше, а стала только тяжелее. Я не знаю, говорили ли с ней светлые фигуры, или просто молчали, но плечи бабы Нюры всё так же сотрясали рыдания, которые мы больше не слышали, а голова её была так низко опущена, что я видела только её сгорбленную спину.
Вода вокруг меня стала ледяной, я опустила глаза, и увидела, как чёрный поток струится возле меня, захватывая всех нас в один большой круг. Чёрная вода была такая густая, словно в реку вылили самую чёрную краску на свете. Ещё это было похоже на то, как будто исчезает небо над нами вместе со всеми звёздами, которые больше не отражались в реке. И нас окружило безвременье. Мы стояли в нём, мы были открыты ему, и оно словно изучало нас, и от этого я перестала слышать своё сердце.
Баба Нюра зачерпнула обеими ладонями воду. Я услышала её голос, он будто прорвался сквозь густую тишину. Она сказала всего одно слово – «Простите». Слово вырвалось у неё как пленник, выпущенный на свободу после долгого заточения, или как птица, выпущенная птицеловом. Снова зазвучала музыка ветра, но теперь к грусти прибавилось ещё что-то, всего одна нота, но она снова запустила наши сердца.