Тени пустыни

Они лежали связанные на раскаленной соли и каждым кусочком кожи ощущали жар и колючки соляных кристаллов. Но боли Зуфар не чувствовал. Не чувствовал он и жажды. Его трясло от ненависти. Закон пустыни не позволяет отказать в глотке воды даже врагу, даже если врагу через минуту уготован путь в объятия Джебраила.

Долго молчание не нарушалось. Раскаленный ветер звенел соляными крупинками. Кожа на лице, на всем теле сохла, стягивалась, покрывалась разъедающим налетом соли. В синеве неба белели далекие дразнящие снеговые купола Шахвара. С кривой усмешкой Зуфар смотрел на сидящие и лежащие вокруг фигуры: «Мы как те мумии. Так и они превращались в те мумии».

Усмешка его была примечена. Слабо, тихо старый вождь заговорил:

— Большевик — хивинец и враг большевиков лежат рядом. Лежат на смертном ложе. Всю жизнь, еще с времен царизма, иомуд Эусен Карадашлы воевал с хивинцами, убивал старых и малых, мужчин и женщин. Много убивал. А хивинцы убивали иомудов, много убивали. И вот хивинец несет старого полумертвого иомуда, никуда не годного иомуда, своего врага на плече. Долго несет. Зачем? Ха — ха — ха! Чтобы, не дай бог, старый иомуд не поцарапал о песок свою нежную, холеную кожу. Непонятно. Или вы все, большевики, такие?

— Я враг шаха и империалистов. И вы враг шаха и империалистов, — с горячностью возразил Зуфар. Он сел и, осторожно моргая, старался отделаться от песчинки, попавшей ему в глаз.

— Империалисты, — с трудом повторил Карадашлы, — не знаю… Но шаха проклятие ему! — и инглизов — проклятие им! — я знаю, хорошо знаю. Инглизы очень хитры…

— Все знают, что они хитры и коварны.

— Да, сынок, все знают. Один старый Эусен Карадашлы, оказывается, не знал. — Он вздохнул. — Я поехал в Тегеран, в душный город Тегеран, купить пулеметы. Очень необходимы иомудам пулеметы, много пулеметов. С пулеметами и собаки делаются львами… Я привез хурджун золота… золотых николаевских червонцев. Я привез бесценные ковры, сотканные руками иомудских невест. Я отдал их за пулеметы одному инглизу, курившему трубку, старому, седому… имени… не помню. Я думал: раз старый, седой, значит, человек. Старый инглиз взял золото и сказал: приходи туда — то. Я пришел. Старый инглиз тоже пришел и говорит: «За пулеметы ты дал мне столько — то. Пулеметы со вчерашнего дня вздорожали. За пулеметы мне вождь одного племени луров дает наполовину больше». Тогда я вспылил: «Разве честные торговцы так поступают? Какое мне дело до вождя луров? Давай пулеметы». Но инглиз покачал головой и хотел уйти. Тогда я невзвидел свет и обнажил нож. И вот я здесь. И теперь я враг инглизов и шахиншаха. Теперь я подыхаю в этом соляном аду.

Жара сделалась невыносимой, язык распух, все тело зудело, но Зуфар слушал внимательно.

— Зачем иомудам пулеметы? В кого хотят стрелять иомуды?

Он помнил, что говорил ему Заккария Хасан Юрды, отлично понимал все, но почему — то хотел услышать, что скажет сам старый иомуд.

— Э, теперь все равно, — пробормотал Карадашлы, — ты, большевик, скоро помрешь, и я, враг большевиков, тоже скоро помру… Все одно, скажу тебе… или не скажу тебе… А могу и сказать. Пулеметы я хотел купить, чтобы стрелять в большевиков…

— Зачем?

Это «зачем» прозвучало очень наивно.

Старик удивился. Он долго подбирал ответ. Очевидно, он не задумывался до сих пор, зачем он ведет войну против Советов, против большевиков. Он промямлил что — то невразумительное о священном газавате, о нечестивых колхозах, о том, что большевики ограбили почтенных и богатых людей…

— И из — за этого вы, сумасшедшие, пошли на Советскую страну? Вы проливаете кровь, убиваете женщин, детей… Вы, туркмены, свободный, храбрый народ.

— Так решил Джунаид — хан. Он мудрый… — Тут Эусен Карадашлы даже взвизгнул от злости. — Щенок, что ты понимаешь? Джунаид призвал идти войной на большевиков. Джунаид сказал, что за ним инглизы, что сто тысяч пушек и аэропланов обрушат на большевиков огонь и пули, что большевикам конец, что баи и ханы снова будут хозяевами, что черной кости конец…

— Эх, вы! — перебил Эусена Карадашлы Зуфар. — А кто я? Черная кость… И вы мне такое говорите…

Старик замолк и только спустя несколько минут сказал:

— А инглизы — проклятые обманщики… Да что там… все равно… нам смерть.

Он застонал, и голова его упала на землю.