Тени Шаттенбурга

Перегрин беспомощно озирался по сторонам. Слишком много вокруг чужих мыслей и эмоций – боль и ужас прятались за ними, как за плотной вуалью, никак не выходило определить, откуда они исходят. Наружу! Скорее наружу! Он сунул умолкшую гитару в руки ошеломленному Курту и бросился к двери.

– Эй, парень, постой!

Улица встретила его темнотой и ночной прохладой. Город мог показаться чужаку настоящим лабиринтом, но Перегрин повидал в своей жизни слишком много городов и обширнее, и запутаннее. К тому же сейчас ему приходилось полагаться не на собственное умение безошибочно ориентироваться в любом незнакомом месте – его вел отчаянный призыв о помощи, слабеющий с каждым мгновением, слабеющий слишком быстро! Еще миг – и все закончилось. Чтобы тут же вспыхнуть с новой силой! Задохнувшись от чужой боли, странник бросился в темноту.

Во второй раз след оказался потерян на площади, прямо перед пустым помостом, с которого днем вдохновенно вещал человек, называвшийся инквизитором. Пока Перегрин пытался нащупать угасающую путеводную нить, за его спиной возник кто-то тяжко сопящий, дышащий пивом и чесноком.

– Что там? – Голос показался знакомым. Давешний плотогон? А помимо него, похоже, еще несколько завсегдатаев кабачка. Зря эти люди увязались за ним, их эмоции мешали сосредоточиться.

– Я слышал крик, – бросил он, не оборачиваясь, в надежде, что нехитрая ложь их убедит. – Кто-то кричал. Здесь, совсем рядом.

– Ничего не слышал, – сообщил настороженно плотогон, остальные поддержали его недоуменным ропотом.

– Сюда! – Он наконец-то принял решение и повернул направо в проход между домами. Боль и ужас угасли безвозвратно. Прав он или нет, в любом случае все уже кончено.

Улица, тонущая в тенях. В сточной канаве кто-то копошится. За спиной – отблески факелов и суматошный топот шагов. Крыльцо… то ли самое? Не ошибся ли? Дверь… не заперто.

– Господь всемилостивый! Парень, да ты ясновидец, не иначе! Иисусе Христе!

Прямо у порога лежал мальчик лет двенадцати. Неестественно вывернутая шея, остекленевший взгляд, в котором навечно застыло удивление… Проклятие! До этого дома он мог добежать втрое, вчетверо быстрее, если бы только смог вовремя понять, определить вектор эманаций!

Два других тела они обнаружили в гостиной. И вид этих тел заставил попятиться всякое повидавших на своем веку мужей. Кто-то вскрикнул, кто-то зашептал срывающимся голосом слова молитвы, все дружно начали креститься. Кто-то бросился за помощью, кто-то пытался трясущимися руками зажечь масляный светильник…

Перегрин вышел на крыльцо и сквозь зубы втянул в себя холодный ночной воздух. Мысли метались в голове, как сумасшедшие. Что-то было не так. Совсем не так! Лишь сейчас он, наконец, позволил себе задуматься над собственной реакцией. Боль и ужас – с ними ему приходилось встречаться не раз. Междумирье заносит странника в разные места; попутешествуешь столько, сколько довелось ему, – всякого навидаешься. Привыкнешь даже к тому, к чему вроде и не должен бы привыкать. Кодекс не запрещает вмешиваться, однако, обжегшись раз-другой, поневоле понимаешь: сил тебе дано немало, но возможности твои не безграничны. Всем страждущим не поможешь, да и не твое это дело – помогать. Равнодушие? Нет. Броня для души. Без нее – никак.

Но сегодня чувства, закаленные годами Пути, вдруг отказались подчиняться хозяйской воле. И ноги сами понесли его туда, куда им нести не следовало. Это ошеломило Перегрина. Что ему до местных дел, темных и светлых? Откуда взялась странная уверенность, будто случившееся каким-то образом касается и его?

Отголосок чужого страха привлек внимание, заставив отвлечься от собственных сомнений. Этот страх ничем не походил на то смертное отчаяние, что недавно вело странника через город, он больше напоминал чувства людей, собравшихся в доме, но и неуловимо отличался от них. В этом страхе ощущалось недавно пережитое потрясение. Перегрин поднял глаза. Дом напротив выглядел заброшенным, окна и двери закрывали крест-накрест прибитые доски, но вот чердак – там определенно кто-то был. Кто-то маленький, слабый и очень напуганный. Любопытно…

– Хей, парень! – окликнули вдруг со спины. – Постой-ка, разговор к тебе есть.

Он не удивился. Разумеется, люди, немного оправившись от увиденного, должны были вспомнить о чужаке, поднявшем весь переполох. Рука легла на плечо Перегрина – тяжелая, мозолистая, привычная к трудной работе. Обернуться? Конечно же, так он и сделает… Поглядев в его лицо, плотогон недоуменно моргнул, потом нахмурился. И руку с плеча убрал.

– А где… ну этот… молодой такой? Вроде вот только что вышел.

– Вышел, – Перегрин с задумчивым видом дернул себя за седую бороду, прищурил подслеповатые стариковские глаза. – И я следом вышел, да вот тож не пойму: куды подался-то? Спросить у него хотел… кой-чего.

– Во-во, – растерянно протянул плотогон. – Спросить бы надо…