Тени возвращаются

Он часто слышал шаги в коридоре за дверью и приглушенные голоса. Слова он разобрать не мог, но было похоже, что разговаривали слуги. Иногда ему слышался и голос Ихакобина, спокойный, очень тихий, но которому всегда отвечали с глубоким почтением.

Через окошко доносились пение птиц и повседневные звуки, сопровождающие жизнь любого дома: звяк ведер, звон топора, крик петуха на рассвете, сопение пробежавшей мимо окна собаки, женские голоса и взрывы детского смеха.

Лишь на вторые сутки с наступлением темноты его тюремщики принесли с собой светильник и стул. Пока они устраивали это напротив стены у двери, Алек оставался в своей постели, не пошевелился он и потом, когда они отошли, уступая место своему господину.

Ихакобин уселся и повернулся к Ахмолу, который принес деревянную миску и кусок черного хлеба. Рот Алека, едва до его носа дошёл нестерпимый запах овсянки и теплого хлеба, тут же наполнился слюной. Однако вместо того, чтобы отдать принесенное Алеку, Ахмол остался за дверью в ожидании приказа хозяина.

— Как твоё сегодняшнее самочувствие, Алек? — спросил Ихакобин, положив ногу на ногу и аккуратно расправив на колене уголок своего темного одеяния.

Запах еды отозвался предательским урчанием в животе Алека.

— Вполне сносно, илбан, — ответил он, почтительно опуская взгляд.

— Хочешь есть?

— Да, илбан.

Отрицать очевидное было бесполезно. Он прекрасно понимал, какую игру с ним ведут, но упорствовать в своей гордости, теряя при этом остатки сил, не входило в его планы.

— Нынче вечером ты более благоразумен, чем раньше. Я рад.

— Голод — хороший учитель, илбан.

Ихакобин кивнул Ахмолу. Слуга поставил перед Алеком еду и вышел, закрыв за собой дверь.

— Прошу, можешь отведать, — сказал Ихакобин так, словно Алек был гостем за его столом. — Я сам уже поужинал у себя наверху.

— Спасибо, илбан, — Алек взял миску и попробовал овсянку. Сваренная на молоке и приправленная медом, она была божественно вкусна! Он буквально заставил себя есть помедленнее, вместо того, чтобы тут же наброситься, жадно глотая и давясь. Съев немного каши, он оторвал кусок хлеба и обмакнул его в миску. Хлеб, только из печи, был ещё теплым.

Он ел в полной тишине, чувствуя внимательный взгляд следящих за ним глаз, и легкую улыбку на губах его господина. У Ихакобина было тонкое умное лицо. Чернильные пятна вновь привлекли внимание Алека: одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что держать в руке перо для него куда привычнее, чем оружие.

Он покончил с овсянкой и отставил миску в сторону.

— Ваша тюрьма получше, чем некоторые гостиницы, в которых мне доводилось бывать, илбан.

— Не надо считать это тюрьмой, Алек. Сюда я обычно сажаю своих новых рабов, особенно столь легковозбудимых, как ты. Нескольких дней мирного отдыха обычно достаточно для того, чтобы помочь им свыкнуться со своим новым положением.

— Я рад, что вы не прихватили сегодня с собой ваш кнут, илбан.

Ихакобин хохотнул:

— Он не так уж и далеко, уверяю тебя. Однако тебе решать, понадобится ли он мне снова. Я не из тех хозяев, кому приятно унижать рабов по поводу и без.

Алек кивнул и откусил ещё хлеба.

— Можешь задавать мне вопросы.

Алек задумался на мгновение, затем спросил:

— Откуда Вам известно моё имя?

— Я уже достаточно давно знаю о тебе. У Пленимара есть глаза и уши в Ауренене, равно как и в Скале.

— Шпионы?

— Конечно. А уж с тобой и твоим приятелем это не составило особого труда, вы ведь не очень-то старались сохранить в тайне твоё происхождение. Порой казалось, ты чуть ли не бравируешь этим. Это было ужасно недальновидно. Твой народ, как никто иной, был обязан предостеречь тебя от этого.

— Мой народ?

— Хазадриелфэйе.

Алек нахмурился и уставился вдаль:

— Они не мой народ. Никогда не имел с ними ничего общего.

— О, да. Конечно, ты же не чистокровка. Цвет твоих волос — прямое тому подтверждение, да и сам я убедился в этом ещё там, в сарае для рабов. Этот факт меня разочаровал, но всё же твоё происхождение отразилось на тебе очень сильно. Так ты — сын беглеца? Скажи мне, кто это был — мать или отец?

Алек молчал, пытаясь осознать услышанное. Так вот почему их взяли в плен! И это по его, Алека, вине они очутились здесь?

— Что ж, это на самом деле не так уж и важно, — сказал Ихакобин, все еще пристально разглядывая его.

— Что Вам нужно от меня…, илбан?

— Всему своё время. Алек. Скажи мне, тебе известно, кто такие алхимики?

— Алхимики? — Алек покопался в памяти. Ну да, он слышал это слово пару раз в Ореске, и всегда в уничижительном тоне.

— Я как-то слышал, это называли "кухонной магией".

Ихакобин улыбнулся:

— Нет, Алек, алхимия — высочайшая из гуманитарных наук. Эдакий брачный союз магии и естествознания. В своём роде, она намного могущественнее, чем все эти пассы руками ваших магов из Орески, и, тем паче, некромантии.

— Но Вы ведь тоже использовали мою кровь, илбан. Я сам видел.

— Кровь сама по себе не является магическим веществом, Алек, она ничем не отличается в этом плане от соли, серы или железа. Некроманты, конечно, тоже используют её, но совершенно иначе, чем это делают алхимики.