Тени забытого сада

Галя и показала куратору мои стихи, он оценил, и теперь их печатают в студенческой газете. Я стала известной, но не рада этому. Внимание не люблю и краснею, когда в аудиторию заглядывают студенты, чтобы посмотреть на меня. Галя радуется: «Ты теперь знаменитость».

Засыпаю на полуслове и во сне продолжаю монолог, чувствуя касания Саши и видя сочувственный взгляд Лизы.

В октябре моя семья переехала в новую квартиру и до института теперь надо добираться на автобусе. Он всегда переполнен, невозможно втиснуться, приходится ждать следующий и следующий… Два раза опоздала на занятия, что неприемлемо для меня. Я поговорила с папой, он дал согласие, чтобы я поселилась в студенческом общежитии.

Быт наш организован четко, обязанности распределены, часть стипендии складываем в общий кошелек на продукты. Это небольшие деньги, мы экономим, но до конца месяца не хватает. Последнюю неделю едим только жареный лук и хлеб, но это не влияет на то радостное восприятие жизни, что постепенно приходит ко мне. Стеснительность и закомплексованность постепенно исчезают.

Каждую субботу в большом холле общежития устраивают танцы под магнитофон. В первый день меня никто не пригласил, я хотела уйти – как-то неловко в одиночестве стоять возле стенки. Галя с другом Игорем подошли ко мне.

– Вера, да пацаны не поймут, русская ты или казашка, – говорит Игорь.

– Разве национальность играет роль? – спрашиваю его.

– Да нет, они заинтригованы и робеют перед тобой. Думают, ты – горделивая, знаменитость, россиянка – откажешь им, а это позор. Понимаешь? Вот и получается: хотят, но не подходят.

Когда он отошел, спрашиваю Галю:

– Разве я гордячка? Я сама всех боюсь и стесняюсь.

– Нет, ты не самоуверенна, скорее, наоборот. Ты не веришь в свою привлекательность и робеешь при людях. Чтобы этого не заметили, высоко поднимаешь подбородок. В другое время он у тебя на месте. – Она улыбается.

«Точно, – подумала я, – чтобы никто не заметил».

В следующую субботу отбоя от кавалеров не было. «Видимо, Игорь провел разъяснительную работу», – смеется Галя. Посыпались приглашения на свидания и в кино. Всем отказываю. У меня есть Саша. Танцевать – одно, а куда-то идти с парнем – другое. Мое понимание верности очень серьезно и четко. Кто-то из ребят спросил: «Разве в кино сходить – это измена?» «Да», – твердо ответила я. Меня не понимают. Но таковы мои принципы. Появился страх чужих касаний – о чем я никому не могу сказать. Когда парень в танце притягивает меня к себе, возникает видение пьяного отчима и ужас охватывает меня.

Когда я училась на втором курсе, в январе ко мне приехала мама. Галя сказала: «У тебя такая красивая и молодая мама. Похожа на Нонну Мордюкову». «Да, она самая красивая», – горжусь я. От дедушки-казака у нее высокий рост, статность, черные блестящие волосы и брови. От бабушки – удлиненный нос с горбинкой, серые глаза и красивые губы. Бабушка похожа на еврейку – так считают знакомые. Об этом говорит и ее девичья фамилия. На мои вопросы о национальности бабушка отвечала, что в ней много кровей намешано, и объяснила, что некоторые скрывают еврейское происхождение, помнят притеснения в прошлые времена и трагическую судьбу народа во время Второй мировой войны.

После ужина девочки ушли ночевать к подругам, комнату оставили нам. Я выключила свет, легла рядом с мамой. Накручиваю прядку ее волос на палец и слушаю домашние новости. Мне хочется, чтобы этот день никогда не кончался, а мама не уезжала.

В комнате за стеной что-то упало, раздался смех. Мама спросила:

– Ты видела детей…

– Папы? Да. Они хорошие.

Я не стала говорить, что с его женой еще не встречалась. Таня рассказывала, как она сердилась и выговаривала нашей аже, что та разрешила мне жить у них. Когда я ушла в общежитие, успокоилась. «Я же не забираю отца, – сказала я Тане. – Впрочем, я ее понимаю».

– Мама, почему ты уехала от папы?

Мама вздохнула.

– Да. Пора тебе знать.

На улице закружилась метель. Окно озарилось голубоватым снежным светом. Высветилась стена напротив, по ней пошли волны, словно по полотну экрана, и рассказ мамы о послевоенном детстве и учебе в училище связи превращался в кадры диапозитива и проецировался на него. Я вижу, как девочки в форменных платьях с белыми воротничками идут в строю, как солдаты, на занятия, в красный уголок, столовую. Их еда скудна, но повариха тайком кладет маме в карман то кусочек хлеба, то печенье. Мама делится с подругой.

На втором кадре мама с чемоданом в руке заходит в отделение связи в поселке в Казахстане, куда приехала по распределению. Высокая, с длинной косой, в крепдешиновом цветном платье. Я наблюдаю, как мама ловко управляется с множеством проводов, а она говорит, словно комментирует: