Теория диктатуры люмпен-пролетариата

В феврале 1928 года в Шахтинском районе Донбасса органами ГПУ по обвинению во вредительстве и саботаже была арестована большая группа руководителей и специалистов треста «Донуголь» и шахт. Не они первые и не они последние. Но вместо того, чтобы передать их дело в суд, руководящая верхушка страны начинает формировать из этого рядового дела громкий политический процесс: «Считаю преждевременной передачу этого дела в руки судебных органов. В этом деле нити вдут в аппарат ВСНХ и Донугля, а с передачей дела в руки судебных органов мы много не сумеем узнать», – так считал председатель ВСНХ В.В.Куйбышев (Шахтинский процесс 1928 г. 2011, с. 73

). Также считали и остальные члены сталинского правительства. И их легко понять – только что, 18 января 1928 года Л.Д.Троцкий был силой доставлен на Ярославский вокзал Москвы, и выслан в Алма-Ату. Этот факт сильно взбудоражил советское общество – Троцкий пользовался довольно большим авторитетом в Советской России, и потому в январе 1928 года в Москве, Ленинграде и на Украине появились листовки, призывавшие рабочих требовать немедленного возвращения из ссылки и освобождения из-под ареста троцкистов. Власти нужен был «отвлекающий манёвр», громкое политическое дело, затмевающее по значимости высылку Троцкого в Алма-Ату. Поэтому возникла объективная необходимость в том, чтобы сфабриковать «Шахтинское дело». А под сурдинку можно будет потом оппозицию обвинить в организации этого вредительства и расправиться с троцкистами уже окончательно.

Тогда для придания «делу» большого масштаба, в число обвиняемых включили руководителей угольной промышленности из ВСНХ. Открытые судебные слушания проводились в Москве в Доме Союзов с 18 мая по 6 июля 1928 год – всего лишь через четыре месяца после высылки Троцкого! Обвиняемым вменялась в вину не только вредительская деятельность, но и создание подпольной организации, установление конспиративной связи с зарубежными антисоветскими центрами. Понятно, что это была ложь. Но почему все обвиняемые признались в том, чего не совершали? Почему они на суде также поддерживали эту ложь?

Из книг А.Солженицына и В.Шаламова широко стало известно о тех пытках, которые применяли к арестованным на предварительном следствии. Но многие сопротивлялись. Их ломали – физически и духовно. Редко кто выдерживал и не сдавался. Но наряду с такими пытками следователи использовали и другое излюбленное оружие люмпен-пролетариата – ложь. Вот, например, что писал в Объяснительной записке член Московской коллегии защитников Н. К. Муравьев председателю президиума коллегии защитников В. Ф. Белякову о причинах отказа защищать подсудимых по делу «Об экономической контрреволюции в Донбассе» (май 1928 г.):

«С первых же встреч с обвиняемыми меня поразило их крайне легкомысленное отношение к своему положению… Они совершенно не отдавали себе отчёта в своём положении. На мой вопрос, какого результата процесса они ждут для себя, один из обвиняемых (Матов) ответил, что ему, вероятно, придётся посидеть несколько месяцев, прежде чем он вернётся «на производство». Я счёл тяжёлым долгом защитника вывести их из этого заблуждения… Но со второго или третьего свидания они оба, весьма взволнованные, в особенности Матов, открылись мне, что их показания на дознании, подтверждённые – без опроса их по существу – следователю, не соответствуют действительности, что они их дали сперва вследствие того тяжёлого морального и физического состояния, в котором они находились, а потом – вследствие того, что они пришли к убеждению, что так именно нужно, чтобы они показывали, что этого от них требуют и ждут люди, которые лучше их знают, что нужно, и что в случае исполнения этого требования и удовлетворения этого ожидания они могут быть спокойны за свою судьбу и скоро будут возвращены на производство» (Шахтинский процесс 1928 г. 2011, с. 746 – 747

).

И далее пишет в объяснительной записке защитник о том, что на собрании защитников подсудимых выяснилось, что «почти все сознавшиеся обвиняемые признались своим защитникам, что они ложно оговорили себя и других; что почти все они боятся сказать правду, так как опасаются, что этой правде суд не поверит; что один из обвиняемых, не признавший себя виновным, добивался у защитника ответа, не нужно ли ему оговорить себя и других, чтобы получить снисхождение, как другие.