Такой причиной могут быть небрежность, неопытность лица, производящего следственное действие, или наличие исключительных обстоятельств, сделавших «физически» невозможным или, по крайней мере, весьма затруднительным соблюдение тех или иных правил. Применительно к последнему случаю речь идет, например, о производстве осмотра или обыска в месте, где невозможно найти двух понятых, не заинтересованных в исходе дела (ст. 135 УПК РСФСР), а отложение следственного действия привело бы к утрате существенных сведений. Подобный характер имеет и ситуация, возникающая при производстве допроса в месте, в котором нельзя принять меры к тому, чтобы недопрошенные свидетели не общались между собой (ст. 158); при производстве выемки почтово-телеграфной корреспонденции в отдаленной и трудно доступной местности, если штат учреждения связи состоит из одного человека, в то время как по закону нужно присутствие не менее двух понятых из числа работников этого учреждения (ст. 174), и т. д. Представляется, что во всех этих и подобных случаях выяснение причины нарушения значимо лишь для решения вопроса о характере ответственности лица, производящего следственное действие. Допустимость же результатов последнего в качестве доказательств всегда связана с тем, можно ли устранить нарушения или «нейтрализовать» их последствия. Так, вынужденное производство выемки с участием понятых не из числа работников учреждения связи не делает результаты выемки недопустимыми, если установлено, что понятые были надлежаще проинструктированы и в полной мере выполнили свои обязанности. Вопрос о допустимости в качестве доказательств показаний свидетелей, обменявшихся перед началом допроса сведениями о предмете последнего, решается в зависимости от результатов проверки этих показаний. Вопрос о допустимости результатов осмотра места происшествия или личного обыска, осуществленного по объективным причинам без понятых, решается, как уже говорилось, в зависимости от результатов допроса его участников и т. д. При этом в конкретных случаях необходимо различать недопустимость фактических данных вообще в качестве доказательств и недопустимость их в качестве доказательств определенного вида (в данной процессуальной форме). В частности, если следственное действие производилось должностным лицом, могущим в принципе осуществлять производство по делу, но не имеющим соответствующих процессуальных правомочий по конкретному делу, но в ходе его производства и закрепления результатов соблюдались все правила, предусмотренные законом, полученные таким путем фактические данные могут, как представляется, быть использованы при доказывании, но с отнесением к другому виду доказательств.
Так, показания лица, допрошенного до возбуждения уголовного дела, могут рассматриваться как заявление (ст. 110 УПК РСФСР) или объяснение (ст. 109); показания «обвиняемого», полученные лицом, производящим дознание по делу, по которому обязательно предварительное следствие, могут рассматриваться как показания подозреваемого (ст. 119). При таком решении вопроса обязательно повторное производство следственных действий взамен тех, результаты которых «трансформировались» по процессуальной форме в доказательство иного вида. Вместе с тем сохраняется возможность использования в доказывании и ранее полученных материалов для проверки результатов повторно проводимых действий. Таким образом, допустимость доказательства, полученного в результате действий органов расследования или суда, в ходе которых допускались нарушения процессуальных правил (отступления от них), зависит от:
а) характера нарушения (пробела), которое не должно создавать неустранимых сомнений в достоверности полученных данных;
б) фактического восполнения пробелов и «нейтрализации» последствий нарушений с тем, чтобы устранить возникшие сомнения.
Отсутствие хотя бы одного из этих условий влечет недопустимость доказательства. Позиция советского законодателя, процессуальной теории, следственной и судебной практики по вопросу о допустимости доказательств, органически сочетающая задачи обеспечения законности, установления истины, охраны прав граждан, принципиально противоположна позиции буржуазного законодателя, теории и практике буржуазной юстиции. Нормы о допустимости доказательств, имеющиеся в законодательстве, как и многочисленные решения судебных органов капиталистических государств, ясно раскрывают классово эгоистическую сущность буржуазного «правосудия».
3. Относимость доказательств