Теория мультииллюзий

Алису, конечно, трогала эта чудесная, поэтичная туфта. Но давайте по-честному, если бы она хотела портрет – она бы пошла и самостоятельно закала портрет. Нет тут ничего сложного. Она не просила свое карандашное отражение на плотной бумаге. Она обижалась на то, что Яшка не хочет от нее детей.

– Ну при чем тут «от тебя»? – с неизменным терпением снова и снова спрашивал Олег, – Напридумывала тут, – фыркал он, выигрывая время, – местоимение, родительный падеж. Предлог…? – вдавался он зачем-то в основы русского языкосложения.

Жена направляла грустный взгляд свои огромных оленьих глаз в пол.

– Я просто не хочу, без предлогов, – вздыхал Олег.

Но Алиса знала, что Яшка обманывает. Алиса верила: у каждого поступка есть причина. Объяснение. Ответы. Она спрашивала о них Яшку, вздыхала, страдала. Пожимала плечами. Словно тот самый неродившийся ребенок.

А Олег, как уже было сказано, меньше всего на свете любил оправдываться.

И если бы тогда, в начале июня, вечером, Алиса в очередной раз не обиделась бы и не закрылась в ванной, ничего бы не произошло. Так считала Алиса, что характеризует ее с хорошей стороны. Потому что в бесконечном поиске причин редко кто обращается к первоисточнику – то есть, к себе.

Олег, как обычно, считал по-другому. Олег считал, что Алиса вообще не при чем. Его жены будто не существовало. Он сделал то, что сделал потому что сделал. Точка. Зэ энд.

И это, конечно, делает Яшку отвратительным человеком.

1.

Олег бежал свои восемь километров по набережной. Нева была здесь без гранитных берегов, неширокая, домашняя. Еще немного – и колхозная речка. Народу тоже практически не встречалось. Вечерние пробежки были его самой настоящей отдушиной, и он радовался, когда Алиса оставляла ему возможность заниматься спортом в одиночестве. Олег не ручался, что его жене нравился бег как таковой, но она все равно часто стремилась составить компанию. Наверное, из любви к мужу.

Олег бежал. Жар асфальта, жар воздуха, тела – все сливалось в единую ауру июньского раннего вечера. Подошва кроссовок плавилась. В этом году произошло удивительное: в городе показывали солнце. Гораздо чаще, чем иногда в четверг из-за облака.

Сначала с Петербургом случилось настоящая, а не календарная весна. Неизбалованные приятными погодными сюрпризами жители расцвели вперед почек. Стали улыбаться как дураки, ходили счастливые. Многие даже полюбили работу, оказавшуюся прекрасным поводом выйти на улицу. Нарядные платья контрастировали с болезненно-бледными коленками. Старые кеды окончательно порвались. А на Большеохтинском месту впервые за много сезонов число гуляющих превысило количество самоубийц.

Последние отложили свои грандиозные планы на лето. Они-то знают, солнце всем на планете светит не одинаково. Городу на болоте, например, по статистике, всего тридцать восемь дней в году. Которые закончились, к слову, уже в феврале. С весной, ладно, повезло. Так что лето, как ни крути, грядет отвратительное, если вообще не «отсутствующее».

И когда последний из жителей заранее смирился с этим логичным и справедливым фактом, в Петербурге случилось именно оно. Лето. Жизнеутверждающая картинка, которую многие видели только в букваре на букву «Л». Солнце жарило с утра до вечера, зонтики отдавали задаром, на проспектах не осталось места из-за открытых кофейных террас.

К тринадцатому июня количество ясных дней настолько зашкалило, что любовь к логическим цепочкам из голов жителей испарилась. Они брали от жизни все, смирившись со скорым концом света. Ибо других причин подобной природной милости никто отыскать не мог.

Эта уверенность в случайной благодати как предвестнице скорого конца забавляла Олега. Он не занимался подобными рассуждениями, просто наслаждался. Он бежал вдоль реки. По реке с той же скоростью плыл каякер. Через реку, на другом берегу, почему-то также медленно ехал джип. Если бы впереди была ленточка, потребовался бы фотофиниш. Олег вдруг захотел, чтобы Алиса увидела их марафоную троицу, услышала его шутку и что-нибудь с улыбкой ответила. Но сейчас ей было не до того – она ревела в ванне. Вернее, делала вид, что ревела. Олег знал: она просто включает воду и иногда шмыгает носом.

Не знал он, как быть дальше. Ему хотелось ткнуть Алису этим чистым носом в их первое свидание, в десятое свидание, в их ночь накануне свадьбы. Припомнить все, что он говорил, все, что она слушала и с чем соглашалась. А теперь вот, шмыгает. Но он этого не делал, потому что к сожалению, нынешнее лукавство его жены никак не отменяло искренности ее страданий. Она переживала как умела. Он не злился. Он понимал ее. И именно в этом была катастрофа.

Олег очутился у моста. Остановился. Половина пути позади, осталось столько же. Только в обратную сторону, в которую ему не хотелось.

Сейчас он вернется, и Алиса будет смотреть на него глазами солдата, бросающегося под танк. Будет утверждать, что все понимает. А Олег вопреки объективной правоте, будет чувствовать себя ужасно виноватым.