Теория нравственных чувств

Таково объяснение добродетели, данное в этой привлекательной системе, стремящейся исключительно к воспитанию и к укреплению в сердце человека самых приятных и великодушных чувствований, системе, не ограничивающейся препятствованием несправедливостям, порождаемым себялюбием, но ослабляющей его напоминанием, что оно не может облагородить собой ни одного нашего поступка.

Как ранее изложенные системы удовлетворительным образом не объясняют, почему благожелательность получает такое высокое достоинство в высших своих проявлениях, так и последняя система не дает удовлетворительного объяснения причины, по которой мы одобряем добродетели низшего порядка, а именно: благоразумие, заботливость, осмотрительность, воздержанность, постоянство, твердость. Она имеет в виду проявление и цель наших чувств, благодетельные и вредные их последствия, но не обращает внимания на их естественность или неестественность, на приличие или неприличие вызывающих их побуждений.

Забота о собственных интересах и личном счастье иногда может быть побудительной причиной наших поступков, заслуживающих похвалы. Привычка к бережливости, трудолюбию, скромности, рассудительности хотя и объясняется обыкновенно личными выгодами, тем не менее кажется нам заслуживающей одобрения и общего уважения.

Правда, что примесь личного интереса уменьшает достоинство поступка, которому следовало бы быть результатом исключительно одной благожелательности, но это не вследствие того, что себялюбие не могло быть источником добродетельного поступка, а вследствие того, что в таком случае чувство благожелательности кажется лишенным необходимой степени силы, соответствующей его предмету. Характер поступившего таким образом человека кажется нам несовершенным и заслуживающим скорее порицания, чем похвалы. Но присутствие благожелательного мотива в поступке, вызванном только личным интересом, не ослабляет нашего ощущения соответствия между поступком и вызвавшим его побуждением, а также добродетельности совершившего поступок человека. Не в личном интересе состоит слабая сторона человеческой природы, сторона, вызывающая наши опасения. Если бы мы могли предположить, что человек не станет обращать внимания на свое здоровье или на свое благосостояние или станет заботиться о них только из любви к своим родным или друзьям, между тем как к этому должно побуждать его чувство самосохранения, то, без сомнения, мы нашли бы его достойным порицания, хотя такое милое забвение себя самого скорее заслуживает нашего участия и сострадания, чем презрения или негодования. Тем не менее достоинство его характера понизилось бы в наших глазах и, быть может, показалось бы нам менее заслуживающим уважения. Таким образом, беспечность и расточительство порицаются вообще не потому, что недостатки эти проистекают от отсутствия благожелательности, но потому, что они свидетельствуют о недостатке внимания к нашим личным интересам.

Хотя моралисты и находят наши поступки добрыми или злыми в зависимости от большей или меньшей пользы или вреда от них обществу, но из этого вовсе не следует, чтобы мысль о благоденствии всего общества была единственным добродетельным побуждением нашего поведения, а лишь то, что побуждение это должно господствовать над всеми остальными.

Благожелательность есть единственный, быть может, принцип, которым руководствуется в своих действиях божество. В этом нас убеждает ряд правдоподобных аргументов. Трудно представить себе, чтобы какой-либо другой мотив мог действовать на существо независимое и совершенное, не знающее никаких потребностей и в самом себе находящее благополучие. Но такое несовершенное создание, как человек, существование которого находится в зависимости от стольких внешних случайностей, в поступках своих часто должен руководствоваться, кроме благожелательности, и другими мотивами. Положение человека было бы слишком грустным, если бы чувствования, которые по природе своей должны руководить его поступками, ни в каком случае не могли бы быть добродетельными и достойными уважения и одобрения.

Три рассмотренные системы, одна из которых полагает добродетель в приличии, другая – в благоразумии, а третья – в благожелательности, исчерпывают собой все возможные определения добродетели, ибо нет ни одного, которое бы нельзя было свести к одной из них, как бы оно ни было далеко от нее.