Теория нравственных чувств

Трудолюбивый плут может обработать свое поле, а добрый, но ленивый человек может оставить свое в запущении. Кому же из них должна принадлежать жатва? Кому из них придется умирать с голоду или жить в довольстве? Естественный порядок вещей высказывается в таком случае в пользу плута, а естественное чувство – в пользу добродетельного человека. Мы находим, что деятельность одного чрезмерно вознаграждена доставленными ею выгодами, а нерадивость другого чересчур наказана сопровождающими ее несчастьями. Законы, основывающиеся на чувстве людей, лишают жизни и имущества трудолюбивого и предусмотрительного изменника и присуждают награду за верность обществу гражданину добропорядочному, но беспечному и непредусмотрительному. Таким путем человек побуждается самой природой исправлять порядок, который ею же устроен для других целей. Внушаемые ею в таком случае правила бывают несходны с теми, которым сама она следует: она сопровождает каждую добродетель и каждый порок такой наградой или таким наказанием, которые более всего подходят для одобрения первой и для предупреждения второго. У нее нет другой цели, и она мало обращает внимания на различные степени вознаграждения или возмездия за них перед судом человеческих страстей. Люди же, напротив, обращают главное внимание на степень вознаграждения или возмездия и желали бы, чтобы наказание за каждый порок и награда за каждую добродетель точно соответствовали бы презрению и отвращению или любви и уважению, какие ими вызываются. Природа и человек следуют правилам, находящимся в их распоряжении, но эти различные правила имеют в виду одну и ту же цель – порядок в мире, совершенствование и счастье человека.

Хотя человек служит орудием изменения естественного порядка, какому следовала бы природа, предоставленная самой себе; хотя, подобно богам поэтов, он постоянно стремится к чрезвычайным средствам для победы добродетели над пороком; хотя, подобно им, он всеми силами старается отклонить удар, грозящий добродетельному человеку, и содействовать погибели злодея, тем не менее он не в силах устроить тому и другому такую судьбу, какую желал бы для них. Естественный ход вещей не может быть совершенно изменен его слабыми силами; движение слишком стремительно и слишком быстро, чтобы могло быть остановлено им; и хотя законы, управляющие этим движением, по-видимому, имеют самые полезные и самые мудрые цели, они могут производить действия, возмущающие наши естественные чувства. Что соображения великого множества людей одерживают верх над соображениями одного человека; что люди, взявшиеся за некоторое предприятие и позаботившиеся обо всех средствах для достижения успеха, вернее приходят к цели, нежели люди, не позаботившиеся о них; что каждая цель может быть достигнута только при содействии изготовленных для нее природою средств – все это кажется согласным с неизменным и необходимым законом, способным пробуждать энергию и проницательность человечества. Но когда вследствие этого закона мы видим, что насилие и обман одерживают верх над справедливостью и добросовестностью, то в сердце человека поднимается жестокое негодование. Какую печаль и какое сострадание вызывают в нас мучения невинного и какое яростное негодование вызывает в нас победа притеснителя! Мы столь же поражены и возмущены несправедливостью, сколь чувствуем себя бессильными для ее исправления. Когда мы отчаиваемся в победе справедливости в этом мире, то взываем к небу и утешаем себя надеждой, что Творец природы исполнит в будущей жизни то, чего мы старались достичь в настоящей под влиянием побуждений, которыми он одарил нас для руководства нашими поступками. Мы успокаиваем себя мыслью, что он закончит начатое нами по его велению дело и каждому воздаст в будущей жизни то, что он заслужил в настоящей. Таким образом, нас побуждают верить в иную жизнь не только свойственные нашей природе слабости, надежды и опасения, но и такие принадлежащие ей благородные свойства, как любовь к добродетели и отвращение к пороку и несправедливости.