Тем не менее следует отметить, что как бы ни были основательны побудительные причины для неисполнения обещаний, последнее всегда некоторым образом ославляет человека: дав обещание, человек может убедиться, что нелепо считать себя связанным данным словом, но он всегда будет не прав в том ! отношении, что дал это слово, ибо этим он поставил себя в необходимость нарушить требования чести и великодушия. Благородный человек скорее должен согласиться умереть, чем дать обещание, исполнение которого безрассудно, а неисполнение покроет его стыдом, так как нарушение данного слова, даже вынужденного силой, неизбежно сопровождается бесчестием. Вероломство и обман суть такие скверные и опасные пороки, и при этом к ним нередко так легко привыкает человек, что они вызывают большее отвращение, чем все остальные пороки. Вследствие этого всякое нарушение слова, данного кому бы то ни было и при каких бы то ни было обстоятельствах, вызывает у нас мысль о бесчестии. В этом отношении оно сходно с нарушением целомудрия, добродетели, которая вызывает столько зависти и к которой мы относимся с таким отзывчивым чувством. Малейшее нарушение целомудрия налагает несмываемое пятно, и оно не может быть оправдано ни обстоятельствами, ни насилием, ни раскаянием. Мы столь щепетильны в этом отношении, что само насилие считаем обесчещивающим, так что душевная чистота не освобождает в наших глазах от осквернения тело. То же самое следует сказать и о нарушении торжественного обещания, даже если оно было дано самому преступному человеку. Чистосердечие есть такая необходимая добродетель, что мы считаем себя связанными ею даже перед теми, кто лишен всех прав и подлежит справедливой каре закона. Человек, нарушивший свое слово, напрасно будет оправдываться и доказывать свою невинность тем, что он-де дал его только для спасения своей жизни и что, сдержав его, он нарушил бы более важные свои обязанности. Такие обстоятельства могут извинить, но не оправдать его; он тем не менее совершил поступок, который, по общему мнению, всегда заслуживает некоторого осуждения; он не сделал того, на что дал положительное обещание, и если доброе имя его не ославляется безусловно, то на него тем не менее ложится неизгладимое пятно и он никогда не решится похваляться таким поступком. Примера этого достаточно для разъяснения различия, существующего между казуистами и правоведами даже в том случае, когда те и другие разбирают обязательства, налагаемые на нас общими правилами справедливости.
Хотя различие это весьма существенно и весьма важно, а сами нравственная философия и правоведение суть разные науки, преследующие две различные цели, тем не менее большое сходство предметов, подлежащих их обсуждению, устанавливает между ними близкую связь, так что большая часть людей, писавших о правоведении, исследовала относящиеся к нему вопросы то на основании юридических принципов, то на основании нравственных воззрений казуистов и, быть может, сама того не замечая, опиралась то на одни, то на другие.
Но учение казуистов не ограничивается исследованием правил, требуемых от нас изысканной и строгой справедливостью, – оно охватывает и многие другие нравственные и христианские обязанности. Более всего содействовал обращению казуистических исследований в особенного рода науку обычай устной проповеди, введенной суеверной римско-католической церковью в невежественные и варварские времена. Вследствие этого учреждения самые тайные мысли и самые скрытые поступки, противоречащие правилам христианской нравственности, должны быть открыты духовнику. Последний объясняет кающемуся, когда и в каком отношении он нарушил свои обязанности и через какие испытания он должен пройти, чтобы получить отпущение грехов во имя оскорбленного божества.