Теория нравственных чувств

Причины удовольствия или страдания, какова бы ни была их природа и как бы они ни действовали, непосредственно вызывают благодарность или негодование во всех живых существах. Оба эти чувства возбуждаются как одушевленными существами, так и неодушевленными предметами. Мы сердимся некоторое время на камень, поранивший нас: ребенок бьет его, собака грызет, рассердившийся человек награждает его проклятием. Достаточно, правда, самого небольшого размышления для исправления первого впечатления: мы вскоре признаем, что предмет, лишенный чувствительности, не может быть предметом злобы; тем не менее если испытываемое страдание сильно, то предмет, причинивший его, становится нам ненавистен, нам приятно сжечь или уничтожить его. Таким же точно образом мы относимся и к бездушному предмету, который оказывается случайной причиной гибели нашего друга; мы даже считали бы себя до некоторой степени виновными в бесчувственности, если бы не выказали такой нелепой мести.

Мы ощущаем также род благодарности к неодушевленным предметам, доставлявшим нам живые и частые удовольствия. Матрос, благополучно достигший берега и разжигающий костер доской, на которой он спасся от кораблекрушения, представляется нам виновным в противоестественном поступке; напротив, мы ожидаем, что он сохранит с заботливостью и признательностью этот обломок как милое и дорогое воспоминание. Человек привыкает к табакерке, к перочинному ножу, к трости, которые долго служили ему, и мало-помалу вырабатывает настоящую привязанность к этим предметам. Если он сломает или потеряет их, то сожаление его вовсе не соответствует их действительной стоимости. Дом, в котором мы жили долгое время, деревья, зелень и тень которых очаровывали нас продолжительное время, вызывают в нас чувство уважения, каким мы бываем проникнуты к нашим благодетелям. Разорение дома, гибель деревьев наполняют нашу душу скорбью, хотя бы мы и не терпели от этого никакого действительного вреда. Дриады и Лары21

древних, гении-хранители лесов и жилищ, вероятно, обязаны были своим существованием чувству привязанности, внушаемому такого рода предметами: если бы последние не вызывали к себе подобного чувства, то они и не смогли бы быть предметом обожания для суеверного человечества.

Итак, чтобы какая-либо причина страдания или удовольствия могла быть естественным предметом благодарности или негодования, для этого необходимо, чтобы и сама она была способна ощущать удовольствие и страдание. Так как негодование или благодарность вызываются страданием или удовольствием, то цель их состоит в возбуждении тех же чувствований, которые породили последние; но мы не можем достигнуть этого относительно неодушевленных предметов. Поэтому животные скорее могут стать предметом признательности или мести, чем неодушевленные предметы. Мы наказываем собаку, когда она укусит, быка, когда он ударит рогами; а если они причинят смерть человеку, то родственники и даже посторонние люди успокаиваются только тогда, когда убьют животное, и делается это не столько ради безопасности живых, сколько ради того, чтобы в некотором роде отомстить за убитого. Напротив того, животные, оказавшие множество услуг своим хозяевам, становятся предметом живейшей признательности. Нас возмущает жестокость офицера, который, как написано в «Турецком шпионе», всадил нож в сердце лошади, перенесшей его на спине через морской залив, чтобы она не доставила кому-нибудь случая совершить такой же подвиг22.