Теория нравственных чувств

Сын бедняка, наказанный гневным небом честолюбием, бросив взгляд вокруг себя, не замедлит восхититься положением богатого человека. Он заметит, что в лачуге его отца неудобно жить и что ему было бы гораздо привольнее жить во дворце. Ему покажется неприятным ходить пешком и утомительным ездить верхом; он видит, как богатых людей возят в экипажах, и в нем зарождается мысль, что хорошо было бы, если бы в его распоряжении было такое же удобное средство перемещения. Он прислушивается к голосу естественной лени и находит, что приятно было бы иметь огромное число прислуги, дабы как можно менее двигаться. Он воображает, что если бы он обладал всеми этими предметами, то был бы совершенно счастлив и доволен, так что не в силах был бы исчерпать всего счастья, порождаемого в нем одним представлением о подобном положении. Мысль о таком отдаленном благополучии приводит его в восхищение; он смотрит на подобное существование как на привилегию высших существ; для достижения его он бросается в погоню за богатством и почестями. Для этого он на протяжении многих месяцев, а иногда и многих лет подвергается большему физическому утомлению и большим тревогам ума, чем те, каким он подвергся бы в продолжение всей своей жизни из-за отсутствия этих удобств. Он старается отличиться на каком-нибудь трудном и тягостном поприще и без отдыха трудится, чтобы дарованиями своими затмить своих соперников. Он хлопочет о том, чтобы обратить на себя всеобщее внимание, он всеми силами добивается мест, где он будет у всех на глазах. Для достижения этой цели он старается снискать всеобщее расположение, служит тому, кого ненавидит, пресмыкается перед тем, кого презирает. Воображение его питается на протяжении всей его жизни мыслью об искусственном благополучии, которого он, может быть, никогда не достигнет и которому он жертвует действительным благополучием, находящимся в его распоряжении. Но если бы ему и удалось отведать этого искусственного счастья на закате дней своих, то он не нашел бы в нем ничего, что могло бы сравниться с утраченной им скромной беззаботностью и невозмутимым спокойствием. В конце своей жизни, когда тело его измучено трудом и болезнями, когда душа его возмущается и убивается при воспоминании о неудачах и оскорблениях, приписываемых им несправедливости своих врагов или вероломству и неблагодарности друзей, он начинает наконец сознавать, что богатства и почести суть не более как обман и суета, столь же неспособные доставить наслаждение телу и спокойствие душе, как и те бесчисленные безделушки, которыми украшают себя любящие их люди, и что погоня за теми и другими доставляет больше неудобств, нежели действительной пользы. Все различие между ними состоит только в том, что выгоды одних более бросаются в глаза, чем выгоды других. Дворцы, парки, одежда, экипажи знатных людей порождают в головах всех людей представление о доставляемой ими пользе и удобствах, так что обладающему ими человеку вовсе нет необходимости говорить об этом. Мы сознаем их сами, мы понимаем их с помощью чувства симпатии и восхищаемся удовольствиями, которые должны ими доставляться. Польза безделушек менее бросается в глаза; да если бы она и была столь же велика, то мы все же нашли бы, что обладание ими доставляет меньшее удовольствие. Поэтому они дают меньше пищи тщеславию, чем богатство и почести. Что же касается последних, то они имеют только то преимущество перед первыми, что непосредственнее и полнее удовлетворяют естественное пристрастие человека ко всему, что может отличить его от прочих людей. Мы можем еще спорить о том, что доставит больше пользы и удовольствия человеку, живущему на необитаемом острове: дворец или собрание вещиц, содержащихся в так называемом несессере. Но для человека, живущего в обществе, нечего и сравнивать эти предметы, ибо в таком положении мы обращаем больше внимания на мнения прочих людей, чем на собственные наши чувства, и на занимаемое нами место смотрим постоянно не с этого самого места, а с точки зрения на него прочих людей. Тем не менее если рассмотреть, почему люди так завидуют богатым и знатным, то мы найдем, что это происходит не столько по причине больших и более изысканных удовольствий, которыми, как мы полагаем, они пользуются, сколько по причине множества искусственных средств, находящихся в их распоряжении для получения удовольствий. Мы не считаем, чтобы они были счастливее прочих людей, но полагаем, что они обладают большими средствами быть счастливыми, и потому главным образом завидуем их положению, ибо в нем изящно и искусно соединены эти средства. Но с наступлением болезней и старости удовольствия, доставляемые тщеславием и суетными забавами, начинают меркнуть; человек, застигнутый недугами и старостью, вовсе не находит, что почести и богатства заслуживали предпринятой им тяжкой погони за ними. Он проклинает свое честолюбие, он тщетно сожалеет о счастливой и беззаботной юности и о навеки утраченных доступных ему радостях, которыми он не раздумывая пожертвовал ради благ, обладание которыми вовсе не доставляет прочного счастья. В таком безотрадном виде представляется человеку величие, когда преклонные годы и недуги побудят его взглянуть внимательнее на собственное положение и узнать, чего действительно недостает для его благополучия. Власть и могущество оцениваются им в таком случае по достоинству и принимаются за огромные и сложные машины, предназначенные доставить несколько пустых удобств и состоящие из таких хрупких и непрочных пружин, что правильное их действие требует неусыпного внимания и что, несмотря на всю нашу заботливость, они ежеминутно могут разлететься вдребезги и раздавить своего несчастного обладателя. Эти громадные сооружения, возведение которых требует целой жизни, ежеминутно грозят засыпать своими обломками того, кто желает иметь их своим жилищем; они могут, правда, охранить человека от легкой летней грозы, но не в силах защитить его от жестокой непогоды и зимней стужи; к тому же в них чаще, чем где-либо в ином месте, он подвергается тревогам, страданиям, опасностям, болезням и смерти.