«Теория заговора». Историко-философский очерк

Возвращаясь к тексту Эгерта, отметим другой знакомый нам парадокс русской конспирологии той эпохи. Постулируя неизбежность столкновения русского общества с мировым еврейским заговором и признавая всю мощь противника, автор приходит к весьма неожиданному выводу: «В заключении остаётся ещё заметить, что в войне, объявленной еврейством России, последняя будет иметь заграницей естественного союзника. Это антисемитизм, всё более теперь растущий в государствах с еврейским равноправием. Та же Америка, в независимой части своего населения, начинает заметным образом проявлять себя в этом направлении и, при свойственной американцам страсти к преувеличенным размерам во всём, может ещё, пожалуй, когда-нибудь удивить в этом отношении весь мир»^{409}

. Пусть не «весь мир», но читателя своего сочинения Эгерт, действительно, удивляет. Алармистские прогнозы оборачиваются оптимистическим выводом: враг будет разгромлен в собственной цитадели. Рост могущества противника в перспективе диалектически ведёт к его вероятному крушению. Эгерт, конечно, не ограничивается констатацией возможного оптимистичного финала, необходима целая серия подстраховок. В качестве одной из превентивных мер защиты конспиролог предлагает следующее: «Россия должна воевать, и простая логика указывает на выселение евреев из страны как на совершенно необходимое средство обороны»^{410}

. Указанный вариант «ассиметричного ответа» призван лишить противника онтологического преимущества -законспирированной и разветвлённой сети агентов внутри России. Вытеснение внутреннего врага за пределы российского общества представляется единственным путём к победе в конспирологическом противостоянии. Но вытеснение это носит характер не только прикладной, социально-политический, оно может восходить к концепциям социокультурного, религиозного масштаба, более изощрённым с точки зрения содержания.

Вызывает большой интерес конспирологическая позиция В. В. Розанова, который, как известно, проявлял повышенное внимание к различным «тёмным сторонам» жизни: от сексуальных вопросов до деятельности различного рода эзотерических, религиозных тайных обществ. В развёрнутом виде эти проблемы рассматривались в контексте волновавшего философа «еврейского вопроса»: роли евреев в жизни русского общества, их влияния на культуру и политику. На протяжении долгого времени в мировоззрении Розанова равно присутствуют диаметрально противоположные подходы к еврейской проблематике: от жёсткой критики еврейского этноса до заявлений, которые можно отнести к юдофильским. Подобная неоднозначность является общей характерной чертой для его стиля мышления, что можно проследить в ряде иных вопросов (отношение к христианству, монархии, системе образования). Сведение вопроса к большей содержательной определённости становится возможным в контекстуальном анализе «еврейского вопроса» и «теории заговора».

«Конспирологизация» «еврейского вопроса» у Розанова становится следствием «дела Бейлиса» — судебного процесса по обвинению иудея М. Бейлиса в ритуальном убийстве киевского подростка А. Ющинского. Философ отстаивает версию о существовании в иудаизме тайной секты, практикующей использование крови христианских детей в своих ритуалах. В сборнике статей «Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови» развивается мысль об изначальной конспирологической природе еврейского этноса, проявляющейся даже в особенностях еврейской письменности: «Тайнопись иудейская имеет под собой иудейское тайномыслие. Вот разгадка, -алфавита, письменности, всего: с самого начала, с самого появления на земле, иудеи пришли уже с тайной мыслью. Ничего подобного ни с одним народом!»^{411}

Не случайным представляется характер ранений, нанесённых А Ющинскому, расположение которых соответствует каббалическим «магическим буквенным формулам», имеющим следующее содержание: «человек был убит ударами в голову и грудь, как жертвенный телец Иеговы»^{412}, Розанов приходит к заключению, что закрытость евреев как этноса, стремление к сохранению максимальной дистанции с другими народами является следствием бытования кровавого изуверского обряда. Это подтверждается и герметичностью иудаизма, созданием искусственных трудностей для исследователей иудейских сакральных текстов.