«Теория заговора». Историко-философский очерк

Объектом исторической интерпретации для конспирологического анализа становится Великая французская революция. Почему конспирологическое сознание останавливает свой выбор именно на этом событии, даже учитывая его размах и масштабы? Ведь можно привести ряд более ранних достаточно крупных европейских событий, практически не уступающих ни масштабностью, ни влиянием на весь последующий ход истории. Это гуситские войны, кровавые конфликты, детерминированные Реформацией в Германии. Сам способ революционного изменения социального порядка был хорошо известен и даже теоретически интерпретирован к тому времени. Как отмечает современный французский исследователь: «В XVIII в. революции не казались диковинкой. Перипетиям революций в Риме, Англии, Швеции и даже в Сиаме была посвящена обширная литература. Некоторые авторы, как, например, аббат Верто, даже специализировались на этом жанре истории»^{76}

. Были хорошо известны и распространены сочинения об Английской революции. Приведём далеко не полный список произведений, переведённых на французский язык: «Ареопагитика», «Защита английского народа» Мильтона, «Превосходство свободного государства» М. Нидэма, — который свидетельствует как об интересе к Английской революции, так и об определённых «теоретических» наработках в данной теме. Но при этом мы практически не сможем найти свидетельств конспирологических интерпретаций революционных событий. Некоторые из исследователей утверждают, что причиной этому выступает своеобразное намеренное «вычёркивание» событий в Англии из актуального социального сознания. «После того как отшумели бури первой “великой” революции, длинный ряд поколений, напуганных ими до потери чувства перспективы, оглядывался на пережитую смуту с радостью по поводу её конца, с тревогой перед возможностью её повторения, оглядывался и отворачивался, закрывал глаза, старался забыть эти двадцать лет, как тяжёлый, но, к счастью, безвозвратно миновавший кошмар»^{77}

. Поэтому попытки представить Английскую революцию как следствие целенаправленной работы «тайных обществ» обнаруживаются только после событий Французской революции, когда конспирологическое сознание соединяет оба исторических катаклизма в одно целое. Но и здесь приоритетное место — по количеству конспирологических концепций и широте предлагаемых нарративных схем — сохраняется за интерпретацией крушения династии Бурбонов. Следует указать на то, что эпоха Просвещения, предшествующая Французской революции, по существу создаёт, изобретает новую схему социально-исторического развития, основные черты которой сохранились и по сей день, как для научного, так и для обыденного сознания. Центральным моментом этой схемы, преодолевающей и циклическую модель античности, и теоцентризм Средневековья, выступает тезис о возможности рефлексивного постижения исторической процессуальности. А. Р. Тюрго, один из виднейших политических и идеологических представителей Просвещения, так говорит о принципиальном различии природной сферы и сферы социальной: «Явления природы, подчинённые неизменным законам, заключены в кругу всегда одинаковых переворотов»^{78}

. Социально-историческое бытие в своём движении способно выйти за границы непосредственно данного и «представляет из века в век всегда меняющееся зрелище»^{79}

. В конспирологический дискурс вносится как раз идея о «творческом» характере истории, постижение которой напрямую связано с субъективным фактором. Говоря об этом, мы, конечно же, не должны забывать, что эпоха Просвещения параллельно формирует и альтернативный вектор конспирологической теории, связанный с естественно-научной, биологической интенцией, проявившийся в полной мере уже в XIX столетии.

Успехи естественных наук, не механики, а уже биологии способствовали постановке вопроса о происхождении человека. Спор между сторонниками моногенизма и полигенизма касался происхождения человека, степени дифференциации расовых отличий по отношения к единому человеческому типу. Рождались самые экстравагантные и радикальные теории, трактующие расовые различия. Так, Э. Лонг в «Истории Ямайки» разделяет род человеческий на три вида: европейцев, негров, орангутангов. Особую пикантность работе британского учёного придают рассуждения о последствиях половых отношений между неграми и орангутангами. Расовые различия в понимании полигенистов были настолько фундаментальны, что И. X. Фабрициус даже выделяет отдельные, «расово обусловленные» типы кожных паразитов. По его мнению, чёрная негритянская вошь кардинально отличается от «человеческой вши», что ещё раз подчёркивает принципиальное разделение расовых типов.