«Теория заговора». Историко-философский очерк

Исследуя полемику вокруг вопроса о подлинности «Протоколов…» в первой половине прошлого века, исследователь признаёт «живучесть фальшивки». Её актуальность объясняется во многом методологическими приёмами сторонников подлинности «Протоколов…», сумевших создать «защитное поле», успешно нейтрализовавшее контраргументы оппонентов. Часть этих аргументов защиты носят, как подчёркивает Тагиефф, внерациональный характер. К «духовным аргументам» сторонников подлинности относится такое положение: «Следующее доказательство подлинности “Протоколов” — это “еврейский дух”, который якобы пропитывает их текст; именно так Ю. Гойе защищает тезис о “содержательной подлинности” “Протоколов”, даже если их составитель не является (гипотеза, мнимая для Гойе) одним из “Сионских мудрецов”. Главный аргумент заключается в том, что избрание Израиля интерпретируется как учреждение права на завоевание мира»^{216}

. С автором нельзя не согласиться — апелляцию к «еврейскому духу» и ветхозаветным сюжетам трудно отнести к рациональным аргументам. Но анализ следующих аргументов выявляет их вполне рационально-логический характер: «Подлинность “Протоколов” доказывается “еврейскими” попытками их уничтожить или установить их “фальшивость”. Отрицание подлинности становится доказательством подлинности или же доказательством того, что речь идёт, по мнению евреев, о тайнах, которые должны оставаться абсолютно недоступными для их жертв, ибо если они будут предупреждены, то смогут избежать ловушек»^{217}

. Заметим, что перед нами блестящий аргумент с опережением. В его контексте даже сама книга Тагиеффа становится ещё одним доказательством подлинности «Протоколов».

Следующий аргумент имеет классический научный характер и связан с футурологической составляющей «фальшивки»: «Подлинность “Протоколов” доказывается далее ссылками на их пророческую силу или предсказательную ценность. Аргумент сводится к тому, что ход истории интерпретируют как процесс, точно соответствующий плану “Сионских мудрецов”; перечисляется ряд исторических фактов, произошедших со времени опубликования документа в 1905 г. и якобы имевших характер осущестлявшихся пророчеств»^{218}

. Отметим, что автор явно лукавит, пытаясь подменить хорошо известную предсказательную функцию теории понятиями, носящими явно антирациональную окраску: «пророчество», «пророческая сила». Но необходимость подмены понятий прекрасно демонстрирует тот момент, что «теория заговора» не укладывается в «прокрустово ложе» концепции «антиинтеллектуального мифа».

Четвёртый аргумент выступает в качестве прозрачной иллюстрации не менее известного принципа фальсификации, выдвинутого К. Поппером: «Ещё один вариант аргументативнои позиции состоит в том, что на какой-то срок допускается неподлинность документа, но в то же время признаётся, что он не лишён интересных моментов»^{219}

. Рассматривая последний — пятый аргумент сторонников аутентичности «фальшивки», сам автор вынужден признать его логическую изысканность: «Свидетельством подлинности “Протоколов” становится отсутствие материальных признаков этой подлинности, или отсутствие ясных и решающих доказательств — предельный парадокс. Аргумент в его самой изощрённой форме состоит в том, что постулируется следующее: действительно серьёзная тайная организация “никогда не оставляет позади себя письменных документов”… И тогда не исключены избыточные интерпретации, например антисемитская, отвлекающие действия, сознательно вызванные псевдоеврейским характером документа, предназначение которого — запутать следы»^{220}. Кроме, безусловно, логико-рационального основания аргументации, отметим следующий момент, соотносящийся с общими положениями нашей концепции. Тагиефф на конкретном примере демонстрирует эволюционный переход «теории заговора»: от натуралистической версии к социальной. Наличие «еврейского элемента» уже не гарантирует абсолютной истинности «Протоколов». Возникает вариант, при котором сами евреи могли быть использованы некой ещё более тайной организацией в качестве отвлекающего манёвра, призванного скрыть настоящих «властелинов мира». И все эти положения, существенно изменяющие наше восприятие «теории заговора», выводятся из работ, авторы которых демонстрируют, мягко говоря, критическое отношение к предмету своего исследования. Поэтому для более объективного анализа природы конспирологического мышления следует обратиться уже не к пересказам, зачастую весьма тенденциозным, как мы видим, а к самим исходным текстам.