Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.

– Не-е-т, – ехидно-поучительно произнесла Крис, – человеком ты ещё не стал. Ты не стал ублюдком – это уже дорого. Но человеком… Нет, пока рано… Но скоро станешь.

И она заговорила с ним о деле.

Крис была не простой девушкой. Совсем даже не простой, хотя это обычно и приходилось скрывать.

Как и большинство мариупольцев, она люто ненавидела фашистский диктаторский режим со всеми его эскадронами смерти, с военщиной, с потерявшими берега ультраправыми, с католическими фанатиками в школах, с мракобесием по телевидению и вообще везде, с тотальной неустроенностью быта, чудовищной наглой коррупцией, вечным угодничеством Америке и её властям. Она ненавидела фашистский режим и мечтала о том, чтобы поскорее случилось очередное наступление, и Мариуполь перешёл под власть Республики, а режим бандеровских предателей пала.

И Крис по мере возможностей приближала его падение. Ещё встающих классах она присоединилась к одной из подпольных пророссийских организаций, и с тех пор боролась вместе с ними.

Позднее она многое узнала и многое поняла, но своих взглядов не предала. И теперь ей хотелось, чтоб Сашка тоже пошёл по тому пути, по какому пошла она.

Но теперь это было не просто подполье. Леворадикалы в Москве замышляли немыслимое. И им надо было помочь. Крис не знала, почему надо, но она чувствовала, что предаст себя, если этого не сделает.

Она рассказывала обо всём Сашке. Он молча слушал, пил и смотрел на море, и взгляд его становился всё мутнее и тусклее, – то ли от вина, то ли от разговора. Уже и утро наступало, с востока стал подниматься рассвет. Море окрасилось голубизной, по нему плясали белые, жёлтые и розовые отблески могучего восходящего Солнца. Предметы стали цветными, обрели очертания, роща зазеленела.

– Ну, – спросила, наконец, Крис, – ты готов?

– Я готов, – сказал Сашка, не глядя ей в лицо.

Он был бледен. Его руки дрожали.

Вот так и началась та история, о которой мы речь пойдёт дальше.

Часть третья.

 Глава первая. Школьные дни.

Было солнечное, томительно душное позднее утро, – уже почти день. Мы лежали на белоснежных простынях и занимались сексом. Нам было нестерпимо жарко.

От праведного любовного труда все простыни были как вымоченные в реке. Они пахли стиральным порошком и кисло-сладким девичьим потом.

Комната утопала в приятном утреннем полумраке. Солнце светило ярко, но его палящие лучи падали в окна на противоположной стороне дома. Нам повезло: к нам в окно лился лишь приятный отражённый свет, проникавший во двор дома сквозь изумрудные листья клёнов и тополей.

По тенистому двору сновали жирные кошки и деловитые пасюки, так и просившиеся всем своим видом на праздничный стол.

Я поднялся. Подошёл к окну.

- Мара-а-ат, ты ско-о-оро?! – заныла Юлька, затягиваясь сигаретным дымом.

Я посмотрел на неё. Она сидела на кровати, поджав к себе ножки. Она была очень красивая. На пухлых пальцах ног блестели ярко накрашенные ноготки. На икрах играли упругие мышцы. На загорелых ляжках лоснился нежный молодой жирок. Из-под новомодной серой маечки выглядывала значительно потолстевшая за последнее время третья складочка дряблевшего на глазах животика. Ключицы постепенно скрывались за слоем жирка. Солнечный свет лился на уже вполне округлые плечи. Пухлые румяные щёки сжимались и разжимались, точно меха. В них гулял табачный дым. На Юльке были толстые квадратные очки.

Из-под одеяла вылез Денис Кутузов.

На нём были серые трусы-боксёры. Его прессик стремительно заплывал жирком. Толстые, покрытые желтоватым загаром бочка были точно желе. Крепкие, как следует накачанные мышцы ног на глазах покрывались жиром.

Денис высунул из-под одеяла копну своих выкрашенных в пепельный блонд волос. Он был похож на молодого Энди Уорхола.

- Ну, ты идёшь? – спросил Кутузов.

- Иду… - ответил я. – Иду…

Я впервые в жизни почувствовал, что мне не хочется заниматься сексом.

Вскоре после этого интерес к сексу я полностью потерял и больше и не занимался. С тех пор я целиком отдался служению Родине и Революции. В этом служении с тех пор я находил высшее наслаждение.

***

Это ужасно. Честно скажу: это просто ужас. Даже не знаю, как вам лучше об этом рассказать.

Понимаете, я скорее всего не успею по-нормальному закончить эту книгу. То есть как-нибудь я её в любом случае закончить успею, но вот так, чтоб сделать это хорошо, – нет.

Придётся поэтому торопить события.

Сначала я хотел растянуть книгу ещё на два или три тома, но теперь понимаю, что это невозможно. У меня просто не будет времени обо всём написать. Так что теперь буду писать лишь о самом главном, о самых важных событиях.

Благость, таких важных идеологических моментов, вроде посещения квартиры Сони Барнаш или тониной вечеринки, – дальше уже практически не будет. Надеюсь.

Ладно, довольно распотягивать. Перейдём к делу.

Шестой класс закончился. Началось лето. Это было обычное подростковое лето…

Боже, ну и чушь я пишу!

Ничуть это лето было не обычным. Да и не таким уж подростковым оно было.

Короче, рассказываю, как было.

Обычно я вставал в четыре или пять утра, умывался, варил себе крепкий кофе и садился читать или писать.