Теплая Птица

– Ты, ублюдок, – зашипел Киркоров, склоняясь надо мной. – Еще одна такая выходка, и я вышибу тебе мозги к е… ной матери.

Единственный глаз этого человека полыхал такой яростью, что сомнений не было, – да, вышибет.

– Поднимайся.

Букашка помогла мне встать на ноги.

– Эх, Андрей, – голос Киркорова снова стал миролюбивым. – На твоем месте я радовался бы: в этих застенках томились цари и генсеки.

Букашка рассмеялась:

– Брешешь, Киркоров.

Ее смех мне понравился. Хороший смех.

– Почему вру? – возмутился одноглазый. – Я слыхал, что здесь сгноили Ленина.

– Ленин помер на даче с золотыми перилами. И не от того, что его сгноили, а потому, что впал в младенчество.

– Он из младенчества и не выходил. Тем более – на даче мог быть двойник Ленина.

– Ты бы это ленинцам сказал….

Я слушал странный диалог, мало что понимая, и думал: не рвануть ли вверх по коридору, пока на меня никто не смотрит.

– Ладно, хватит, – точно прочтя мои мысли, жестко сказал Киркоров. – Ты вечно споришь, Букашка. Иди вперед, освещай дорогу. Андрей – за ней.

Женщина пожала плечами и, бросая перед собой луч фонаря, пошла по коридору. Я двинулся вслед. Тяжелые ботинки Киркорова застучали по каменному полу за моей спиной.

Коридор был узкий, извилистый. Никаких ответвлений, либо дверей, – кишка, оканчивающаяся камерой, какую я только что покинул. Точно нора кролика, только не теплая и сухая, а сырая и мертвая, типичная человеческая нора…

На другой стороне кишки – противоположность камере – светлая зала. Как это по-человечески! Из света – во тьму за какое-то мгновение…

От электрического света я ослеп на мгновение.

Длинный стол из красного дерева, окруженный черными креслами. На дальней стене – герб: золотой двуглавый орел. Посреди стола на листе металла полыхает костер.

– Снегирь, гаси свет. Генератор посадишь, – крикнул кто – то.

Во главе стола, прямо под двуглавым орлом, в кресле с высокой спинкой сидел подросток. Мальчик лет четырнадцати. Я никогда не видел в Джунглях детей и с изумлением уставился на него.

Но тут погасло электричество. Пока мои глаза привыкали к тусклому свету костра, Киркоров сообщил:

– Учитель, мы привели дикого.

– Я же просил не называть меня учителем, Киркоров, – голос мальчика был не по-детски хриплым. – И, тем более, не нужно называть диким нашего гостя. Присаживайся, Андрей.

Он показал рукой на ближайшее ко мне кресло. Я уже не удивлялся: здесь, похоже, все знали мое имя.

– Снимите с меня наручники, – сказал я, глядя в глаза мальчика, в которых отражался огонь костра. Он спокойно выдержал мой взгляд и кивнул Киркорову.

– Сними.

Киркоров заколебался.

Мальчик повторил приказание. Вздохнув, одноглазый подчинился. Потирая запястья, я примостился у стола.

– Меня зовут Христо, – представился мальчик.

В свете костра у меня появилась возможность как следует его рассмотреть. Теперь Христо не казался мне мальчиком. Эти глаза: усталые, равнодушные, холодно-мудрые… Передо мной сидел пожилой мужчина, неведомой силой вставленный в тело мальчика.

– Что это за место? – спросил я.

Христо широко, по-мальчишески, улыбнулся. У него не было ни единого зуба – плоские изжеванные десны.

– Этот подземный бункер называется Кремль – 2. Отсюда власти бывших намеревались управлять страной в случае Дня Гнева. Но… не успели спрятаться. Вышел немец из тумана, вынул ножик из кармана, кто не спрятался, я не виноват.

Христо засмеялся. За моей спиной захохотал Киркоров, которому вторила Букашка.

– Ясно. Но я – то здесь причем? И… где Марина?

– Ты прав, Андрей, – сказал Христо.– Без Марины мы не должны ничего обсуждать с тобой. Букашка, позови всех.

Букашка подошла к темному пролому в стене. Я догадался, что раньше это была шахта лифта, курсирующего от первого Кремля ко второму, подземному. Что скажешь, вымысла бывшим не занимать…

– Все к учителю. Учитель зовет!

Глухое эхо потащило слова сквозь землю наверх.

– Букашка, – поморщился Христо. – Я же просил…

Марина села напротив меня. Улыбнулась. На ней – серый комбинезон, на лоб надвинута белая шапочка, из – под которой торчат пряди рыжих волос. Зеленые глаза светятся теплом. Тихая радость стала расти в моем сердце, но снаружи это никак не проявилось, во всяком случае, я так полагал. Сцепив пальцы, я исподлобья смотрел на Марину.

– Все в сборе, – удовлетворенно сказал Христо. – Познакомься, Андрей. Это Снегирь.

Над столом приподнялся широкоплечий краснолицый детина с окладистой бородой.

– Кисть потерял по пьяной лавочке.

– Спасибо за пояснение, Христо, – пробасил Снегирь и салютовал мне обрубком правой руки.

– Вовочка.

Мне улыбнулся щербатым ртом старичок с подвижными глазами. Морщинистое личико его обрамляли седые, похожие на паутину, волоски, каким-то чудом держащиеся на висках. Макушка Вовочки была блестящая и ровная, как яйцо, окунутое в масло, и в ней отражалось пламя костра.

– С Киркоровым и Букашкой ты уже знаком. Ну и с Мариной, конечно.

– Кто вы такие? – спросил я, обращаясь к Христо.

– В первую очередь, мы просто люди, – ответил тот, задумчиво глядя на огонь. – Во вторую, – мы возрожденцы.

– Возрожденцы?

– Да.

– Что это значит?