Теплая Птица

– Что ты такое говоришь? – схватил я Марину за руку.

– Ты прав, прав, Андрей, – она тихо плакала. – Я – предательница, но ничего не могу с собой поделать.

– Ты не предательница, – я поцеловал рыжую макушку. – Я пройду испытания, Марина. Пройду, какими бы они ни были.

Неделя началась с ледяного дождя. С неба лила вода, и прямо на глазах превращалась в лед. Обледенели щербатые развалины кремлевской стены, Василия Блаженного, ГУМа, Исторического музея, сугробы сковала корка, которую трудно пробить даже подошвой «гриндера». Возрожденцы сидели по кельям, как мыши, лишь изредка выходя наружу. За весь день мы с Мариной хорошо если перекинулись парой ничего не значащих фраз. Девушка была задумчива и немного грустна, я не лез к ней с разговорами. О чем говорить, когда все решено?

Вечером к нам в келью заглянул Снегирь. Я перехватил взгляд Марины, брошенный на обрубок его правой руки.

– Что, скучаете?

Он негромко засмеялся, протягивая Марине наполненный чем-то мешок.

– Христо приказал удвоить вам пайки, – вздохнул он. – Неэкономный человек наш учитель…

Я с удовольствием отметил, как в глазах Марины загорелась веселая искорка.

– Да, и еще. Христо хочет, чтобы мы, Андрей, отправились завтра на барахолку.

– На барахолку?

– Ну да. Выходим утром. Чтоб – как штык.

Он вышел, плотно затворив за собой дверь. Колыхнувшись, потухло пламя свечи.

– И Киркоров с нами? – удивился я, с неудовольствием разглядывая стоящую поодаль неуклюжую, закутанную в плащ фигуру со значком на груди.

– С нами, – отозвался Снегирь, протягивая мне рюкзак.

Я поскользнулся на ледяной корке.

– Осторожнее, олух! – побелел Снегирь.

– Что там?

– Взрывчатка.

Я осторожно просунул руку в лямку рюкзака и набросил его на плечо.

– Ну, с богом, – сказал Снегирь. – Пошагали, Киркоров!

Мы двинулись через площадь в сторону развалин Исторического музея. Я и Снегирь шли рядом, Киркоров держался на расстоянии. Идти по ледяной корке было тяжело. Я знал, что на плече висит взрывчатка.

Свернув налево, мы недолго проследовали вдоль кремлевской стены с робко торчащими красными пеньками.

– Стоять, братва!

Снегирь замер, осмотрелся по сторонам.

– Сюда!

В обледенелом сугробе темнела дыра. Киркоров первым скользнул в нее. Где-то внизу ударились о камень подошвы ботинок.

Я собрался было прыгнуть следом, но Снегирь схватил меня за руку.

– Нельзя! С этим, – он кивнул на рюкзак.

Снегирь вынул из-за пазухи веревку, протянул мне. Я привязал один конец к лямке рюкзака, другой намотал на руку.

– Киркоров, готов?

– Спускай.

Рюкзак медленно поехал вниз.

– Есть, – глухо, как из могилы.

Снегирь, зачем-то перекрестившись, спрыгнул в дыру. Что за жизнь у меня пошла: вылез из одной дыры, вот уже другая! Я последовал следом за ним.

Луч света ударил в глаза.

– Цел, Андрей?

Снегирь отвел фонарь в сторону.

– Порядок.

Киркоров, в темноте похожий на вставшую на задние лапы ящерицу, протянул мне рюкзак.

Я едва не выпалил: «Вот сам его и тащи». Рюкзак снова оттянул мое плечо.

Следуя за лучом фонаря, мы преодолели каменные ступени.

– Андрей, в метро когда-нибудь бывал? – спросил, сверкнув зубами, Снегирь.

– Приходилось, – отозвался я.

«И не думал, что придется вернуться сюда».

– А вот я люблю метро.

Я невольно вздрогнул: Киркоров словно бы прочел мои мысли. А я уже решил, что он всю дорогу намерен молчать.

– Да, люблю, – повторил Киркоров. – Возможность вдруг вынырнуть из-под земли где угодно, застать врага врасплох, она окрыляет.

Ящерица! Настоящая ящерица.

– А еще лучше – затаиться и подсматривать, – сказал я. – Еще сильнее окрыляет.

Киркоров сверкнул на меня единственным глазом. Снегирь, не будучи в курсе наших с Киркоровым взаимоотношений, понял по-своему.

– Все верно, надо всегда быть начеку, – понизив голос, сказал он. – ОСОБЬ не дремлет.

Темные стены, капающая с потолка вода, темнота оказались замечательной декорацией к разговору об ОСОБи. Мы пошли молча.

Луч света уткнулся в желтоватую стену. Под ногами захлюпала вода. Этот зал казался не таким огромным, как тот, где мы были с Мариной.

– Сюда!

Вслед за Снегирем я спустился с платформы на рельсы. Они, как и раньше, как и всегда, струятся двумя желтоватыми змейками, приглашая в путь. Куда? Неважно, куда. Все предопределено, все продумано и решено за тебя. Вот потому-то игроков так завораживает железная дорога…

Шли долго, лямка рюкзака немилосердно впилась в плечо. Киркоров раздражающе сопел за спиной, шумно втягивал в рот сопли, харкал. Идет налегке, гнида! Взвалить бы ему на хребет пятьдесят кило взрывчатки…

– Перекур, Снегирь, – окликнул я, остановившись.

«Пошли вы нахер, я не намерен подрываться!»

Сняв с плеча рюкзак, я присел на рельс. Снегирь с готовностью пристроился рядом.

Киркоров кашлянул, вынул из-за пазухи портсигар. Взял сигарету, чиркнул зажигалкой. Запах дыма был горьковат и защекотал ноздри.

Киркоров протянул портсигар Снегирю, затем – мне.

«Не курю», – хотел было сказать я, но, решив, что это будет выглядеть как-то… по-бабьи, взял сигарету.

– Музейные, – вдогонку похвастался Киркоров. – Редчайший табачок. Такие сам Сталин курил.