Теплая вода под красным мостом

На прилавке лежал лишь один овальный кусочек того самого итальянского сыра с длинным названием. На полках лежали и круглые, и квадратные куски, но самым красивым определённо был кусок нашего итальянского сыра с оранжевыми полосками, похожий на лепешку.

Мне показалось, что по закону круговорота всего и вся в магазин вернулся именно тот кусок, что в своё время был съеден мной и Саэко. Женщина прошептала:

— Ну, надо начинать… Да?

Я ответил также шёпотом:

— Да. Начнём.

Я отошёл от неё и направился в находящийся в том же проходе хлебный отдел, оглядываясь по пути на прилавок с импортными сырами.

Саэко глубоко вздохнула. Потом максимально выпрямила свою красивую шею, шею фламинго. Я внимательно вглядывался в её уши. Серьги в форме рыбок слегка подрагивали, распространяя золотистый блеск по всему торговому отделу. Правая рука женщины дрожала. Затем рука открыла застёжку дамской сумочки. Та же рука с лёгким подрагиванием протянулась к полке с сырами. Я затаил дыхание. Длинные пальцы охватили кусок. Плоский белый кусок, подрагивая, поплыл вверх. А затем, как бы полуигриво, кокетливо исчез в дамской сумочке. Картина из нынешнего лета воспарила в воздухе, полностью наложилась на картину у меня перед глазами, и они образовали единое целое.

Наши действия начались. Действия по восстановлению цепи событий, думал я. Глаза непроизвольно моргали. Это мой последний шанс. Колени дрожали не то от усталости, не то от возбуждения.

Саэко, будто замороженная, прекратила всяческие действия. Её карие глаза впились в табличку с надписью «Импортные сыры». Я опустил глаза к её ногам. Бежевый пол поблёскивал. Я поднял глаза. Губы Саэко слегка трепетали. Подрагивали, как плохо отрегулированный мотор машины. Я простонал:

— Саэко, давай!

— Сейчас! Лейся, ну лейся же!

Дрожь прекратилась. Женщина медленно оглянулась на меня. Её лицо сияло и смеялось. Длинная шея была наклонена набок. Изо рта доносились беззвучные слова: «Не вылилось. Ни капли. Прости меня!»

Я всё ещё смотрел под ноги Саэко. В ожидании появления желанной лужицы. Да, это было прекрасное, самое лучшее лето.

Саэко подошла ко мне. Взяла у меня пальто. Как бы взамен достала из сумочки кусок сыра и быстрым движением сунула его в карман моего пиджака.

Сказав плачущим голосом «до свидания», женщина исчезла, словно испарилась.

На этом рассказ о воде заканчивается. У меня нет ни раскаяния, ни объяснений

Что произошло потом? Перед возвращением в Токио я попробовал пройтись по красному горбатому мосту. Бросив через перила взгляд на реку, я увидел, что внизу знай себе течёт не имеющая ни цвета, ни запаха холодная вода, представляющая собой сочетание двух атомов водорода и одного атома кислорода. Саэко и её бабушки не было: они сменили место жительства. Не было также Пепе и Пипи. Дом был весь оплетён текомой, как чёрной колючей проволокой. Вот и всё. Я до сих пор обращаю внимание на лужи и лужицы, где бы они ни попадали мне на глаза.

Ни до, ни после этих событий вода не вызывала у меня желания задуматься или извлечь какой-то урок.

Ночной караван

Вокруг не было ни единого огонька. Не было, сколько мы ни продвигались вперёд, всё дальше и дальше. Казалось, что мы перемещаемся во чреве кита. Темень была просто жуткая, только теплый липкий ветерок обдувал наши лица. Пахло чем-то сладким и одновременно свежей рыбой. Над деревьями то появлялись, то исчезали какие-то светящиеся точки, однако то были не звезды. Казалось, источником этого неустойчивого свечения был скользкий жир, скопившийся во чреве кита. Наша восьмёрка двигалась вперед во мраке, не изменяя направления. Первое время мы помалкивали и лишь вдыхали и выдыхали тьму.

Всё двигались с одинаковой скоростью. Медленно-медленно. Не приближаясь и не отдаляясь друг от друга. Стояла такая темень, что нельзя было даже представить, что где-то впереди может быть свет. У меня было чувство, что всё мы превратились в неких безглазых паразитов, обитающих в желудке кита. Восемь лишённых зрения паразитов копошились на чёрных стенках желудка. И медленно ползли в одном направлении, полагаясь лишь на свой нюх.

Мы перемещались на четырёх «сикло». Это некий вьетнамский вариант велорикш; делают их следующим образом: с велосипеда снимают переднее колёсо и вместо него крепят двухколесную коляску; водитель-рикша жмет на педали — и коляска едет вперед. Нас было шесть мужчин и две женщины. Четверо пассажиров: двое мужчин, включая меня, и две женщины. Вторая четвёрка — водители-рикши.