Теплая земля Колыма

Наконец все спрятано, остатки костра залиты водой, убраны колышки и свежесрубленные ветки. Коля вручает мне охапку уздечек, цепляет себе на шею бинокль, собирает в кольца длинный ремень-маут. Еще раз осматриваем стоянку и торопимся к упряжным оленям. Только бы не ушли далеко.

Сразу за озером натыкаемся на Капку с олененком. У них завтрак. Важенка стоит под лиственницей и жует жвачку, малыш спрятал голову под ее животом и часто подергивает хвостиком. Чуть в стороне и Горбоносая. Эта прислонила голову к ездовому оленю и дремлет. Тот настороженно поглядывает на нас, но с места не трогается. Может, не хочет тревожить Горбоносую. Дичка не видно. Зову:

— Минь-минь-минь!

Дичок выхватывается из-под куста карликовой березки и бежит ко мне. Следом торопится малыш Горбоносой. Чуть повозившись с оленятами, помогаю Коле собрать пряговых оленей. Поджимаем их к озеру и обметываем со всех сторон маутом. Более примитивную загородку придумать трудно. Тонкий, натянутый на уровне груди ремешок, и все. Оленям ничего не стоит наклонить голову, нырнуть под маут и разбежаться по тайге, а они стоят под лиственницами — и никуда.

Минут через десять все олени взнузданы, готовы следовать за Колей. Стараясь не громыхнуть камнями, ведем их берегом озера. Вернее, ведет Коля, а я чуть позади сражаюсь с Дичком. Олененок всего четыре дня прожил с корбами, но успел перенять у них манеру драться. Подскакивает сзади, буцает лбом. Коля уже несколько раз грозился кулаком, но Дичок никого не боится. Разбежался, бац — и попрыгал, вскидывая одновременно все четыре ножки.

Откол совсем близко. Правда, мы не видим оленей, но хорошо слышно похоркивание и треск веток. Вот из кустов высунулись две оленьи головы и настороженно замерли. До них шагов сто. Коля приседает и принимается снимать уздечки с ездовых оленей. Я отвязываю Капку и Горбоносую. Они тянутся ко мне и лижут лицо. Сброшена последняя уздечка, отступаем назад, и здесь Коля произносит звук, напоминающий гортанный крик ворона:

— Чак-чак-чак!

Наши олени насторожились и отправились навстречу отколу. Из кустов на них смотрит добрый десяток беглецов. Вот один раздвинул ветки, смело вышел на опушку.

— Учик! — радостно выдохнул Коля. — Мой учик! Понимаешь, верховой олень. Еще тогда пропал, а теперь нашелся. — Коля торопливо расстегнул футляр, протянул бинокль. — Гляди, у него на шее колокольчик. Это он звенел. Я же говорил…

В окуляре совсем рядом — ну прямо рукой подать — олени. Вижу настороженные глаза, уши, клочья шерсти на боках, небольшую серую птичку, порхающую у оленьих ног. Чуть в стороне еще олень. Шерсть на нем темная, гладкая, словно прилизанная. Олень стоит боком ко мне, и отсюда хорошо видно его чуть приопущенный хвост. Дикарь! У моих важенок хвосты короче, приподняты фонтанчиком. Да и сами выглядят иначе.

— Коля, это не учик. Это буюн! Понимаешь, дикарь с ними.

Коля согласно кивнул:

— Вижу. Учик у лиственницы стоит. А этот только что показался. Осторожнее, не вспугни! Давай к скале. Сегодня к ним подходить нельзя. Ты же видишь, как насторожились.

Я думал, сейчас будем носиться по тайге, вылавливать оленей, а Коля возвратился к скале, постелил на солнцепеке оленью шкуру, завалился спать. Олени бродят рядом, шуршат ветками, похрапывают. С ними мой Дичок. Мне очень хочется посмотреть на него, но Коля строго-настрого приказал не подходить к оленям.

— Сейчас с ними пряговые олени, поэтому откол никуда не уйдет. Олени чувствуют, что мы рядом, привыкают. Завтра начнем поджимать их к основному стаду. Глядишь, дня через три соединимся.

Стойбище

На третий день езды встречаем то повешенный на лиственницу чайник, то поломанные нарты, то шалашик из тонких жердей. Все это — верный признак кочующих неподалеку оленеводов. Наконец и сама стоянка. Я надеялся увидеть крытые оленьими шкурами яранги, а вместо них за излучиной ручья показались выгоревшие на солнце палатки. Нигде никаких оленей. Оказывается, стадо в трех километрах отсюда. Это для меня тоже новость. Думал, что пастухи живут чуть ли не в середине стада, а они облюбовали уютное место возле воды. Пастушить ездят на оленях или ходят пешком.

Коля погнал откол к стаду, а я перебрался через ручей и направился к палаткам. Их четыре. Три на берегу, одна под лиственницами. Вокруг стоят нарты, ветерок раскачивает развешанные на жердях оленьи шкуры, у тропы оставлена бензопила, рядом с нею гора дров. За палатками привязаны собаки. Они издали услышали меня и теперь стараются перегавкать друг дружку. Над ближней палаткой струится дымок. Наверное, там кто-то есть.

— Эй! Кто здесь живой?

Никто не отвечает. Осторожно пробираюсь мимо собак, заглядываю в палатку. В ней желтый полумрак. У накрытого широкой доской ящика сидит старая-престарая бабуля и курит. Перед нею пачка сигарет, коробок спичек, несколько воткнутых в доску узких ножей. На бабке такая же, как на Коле, камлейка, кожаные штаны. На голове меховая шапка. Интересно получается, бабка в шапке, Коля в косынке.

— Здравствуйте! Зайти можно?

Бабка повернула ко мне морщинистое лицо, пыхнула дымом, произнесла: