Теплые острова в холодном море

Зверек помчался через лес, солнечные лучи взметнулись над землей, и на кустах и на траве, на палатке, полиэтиленовой пленке, лавочке и повсюду заблестела роса. Ночной костер еще не успел прогореть и дымился, низкое и близкое солнце подсвечивало утренний лес, отбрасывая бесконечно длинные тени, свет брызгался, смеялся, как живой, и Сереже захотелось поскорее вернуться к ребятам и пойти с ними дальше в поход, пока они не ушли. Он отодвинул обратно к краю чуть было распрямившегося родителя, с головой забрался в спальный мешок, свернулся калачиком и зажмурился, но сон не возвращался. Кто-то вспугнул сновидение так же, как Сережа вспугнул черного зверька, и мальчику стало грустно оттого, что все кончилось.

- Вернитесь, ребята, вернитесь, - шептал Сережа, но в палатке становилось все светлее, солнце еще выше поднялось над водой, перед глазами мелькали и вспыхивали полосы света, качались над тентом листья и снова шелестели словно капли дождя, и как-то странно было на душе, непонятно, хорошо или нет.

Он балансировал в зыбком полузабытьи, меж сном и явью, слышал, как встали папа и крестный и за палаткой раздался негромкий стук топора и приглушенный разговор, как разливают по кружкам чай и укладывают походный рюкзачок, но не мог разлепить веки, и, когда в десятом часу мальчика стали будить и звать поскорее завтракать, Сережа заупрямился, не захотел вылезать из палатки, по-младенчески хныкал и куксился.

Как ни стыдили его двое мужчин, как ни уговаривали, что сегодня не надо будет так много шагать, но зато они возьмут лодку и будут плыть по озерам и удить рыбу и увидят самую главную достопримечательность острова, без которой поездка на архипелаг теряет смысл, как ни грозился папа отправить сына немедленно домой и больше никуда и никогда с собой не брать, упрямый ребенок идти на Секирную гору не соглашался. И крестному стало жалко его.

- Не в последний раз приехали. Еще сходит, - изрек Поддубный великодушно и остался с мальчиком в лагере, а Макаров пошел один налегке открывать острова по разбитой дороге навстречу вчерашним следам.

Они скоро потеряли друг друга из виду, но если бы кто-нибудь глядел на них с высоты, то увидел бы, как расходятся по разным дорогам и удаляются друг от друга одинокий путник и мужчина с ребенком. Солнце светило ярко, некоторое время мальчик и крестный собирали бруснику, сочившуюся по обрывам над берегами, а потом в защищенной от ветра бухте Поддубный полез в море. Он нырял и думал, какое странное выдалось лето, если в конце августа можно ходить раздетым по берегу, купаться, ощущать на губах вкус соленой воды и плавать с открытыми глазами среди медуз, однако отплывать от берега далеко побоялся.

Теплый залив оказался невероятно обманчивым - то, что представлялось взгляду сверху мелководьем, оборачивалось глубиной, которая странно затягивала тело.

Сережа сидел на берегу и ни о чем не просил, ночной сон выветрился из его памяти, но ему было отчего-то грустно, и он смотрел на крестного так жалобно, что сердце взрослого человека не выдержало.

- Ладно, Серега, полезай. Но если заболеешь или проговоришься куме, на глаза мне не попадайся.

- Ага! - отозвался мальчик, не веря своему счастью, и стал раскидывать по берегу одежду.

Поддубный хотел было заставить его аккуратно все сложить, но потом вспомнил неряху Макарова и махнул рукой: эту породу не могла переделать даже его аккуратная и хлопотливая кума.

Худенький, с выпирающими лопатками отрок плескался в море, забегал в воду и быстро из нее выбегал, визжал, брызгался, от восторга у него горели глаза, дрожали от холода сизые губы, сбилась в сторону цепочка с серебряным крестиком, его покупал семь лет назад Илья, вспомнивший, как держал на руках орущего после купели пухлого, красного младенца. Глядя на мальчика теперь, разомлевший человек умиротворенно и счастливо размышлял, как славно, что первой соленой водой оказалась для крестника не черноморская, а беломорская водица и он с самых ранних лет знает, что такое палатка, костер, тайга и массу других вещей, о которых выросший без отца Илья узнал слишком поздно и, может быть, поэтому так и не наигрался к середине жизни этими играми и не вырвался из их плена.

А еще хорошо, что у него есть не только родные отец с матерью, но и крестные, что он ходит в храм, молится, причащается, верит в своего Ангела-хранителя, не знает никаких сомнений, ему читают не про пионеров-героев, а про Сергия Радонежского, и то, к чему сам Илья шел с невероятным трудом, а кум Павел, похоже, не добрался, затерявшись на полпути в дебрях суемудрия и многословия и хорошо хоть ребенку не морочит голову, дается мальчику естественно и легко, словно дыхание, проникает прямо в душу, и, Бог даст, Сережа вырастет куда более свободным и ему больше откроется, чем его потерянным, контуженным и отравленным пионерскими гимнами родителям.

Постепенно мысли Ильи переметнулись, заструились, растревожились, и Поддубный стал спрашивать себя, а хотел бы он, чтобы у него был сын, звал папой и он так же его повсюду за собой таскал в походы, все показывал и объяснял?