Теплые острова в холодном море

Смотритель жевал беззубым ртом и больше ничего не говорил, ни на что не жаловался и не просил, но когда, держа в руках камеру, словно вор с поличным Макаров спускался обратно тем же путем, что и пришел, женщина вопросительно посмотрела на него:

- А денег нам не заплатите?

Не потребовала, не настаивала, и оттого ему сделалось неприятно вдвойне.

- У меня нету, - сказал он упавшим голосом. - Все в лодке осталось. Может быть, сигарет возьмете? Правда, пачка чуть начатая.

- Возьму, - охотно согласилась она. - Сигарет хоть хороших покурим.

13

Он отдал ей пачку, торопливо пошел вниз и всю дорогу не мог отделаться от тягостного чувства своей причастности к чему-то неправильному. Это чувство давно уже угнетало его, возможно, и стало причиной болезни, но теперь, хотя хворь прошла, оно сделалось особенно сильным, и весь обратный путь к Красному озеру Павел снова вел с Поддубным мысленный разговор, продолжавший их вчерашний спор на обратном пути с Муксалмы.

"Зачем мы сюда приехали, - спрашивал друга Макаров, - и что тут делаем? Как можем любоваться природой, ловить рыбу, сидеть у костра, отгонять комаров, пить водку и сытно есть, сентиментальничать, когда все на островах проникнуто голодом, болью, страданием, о котором прежде, приезжая сюда несмышлеными студентами, мы могли не знать, но теперь-то ведь знали! Знали, как привозили на архипелаг из Кеми на баржах несчастных, как привязывали раздетых догола людей к деревьям и оставляли на съедение комарам, загоняли в болото, привязывали к лошадям, морили голодом, выгоняли на мороз, пытали и убивали, и это уж точно никакая не легенда, но факт. И если ты любишь архитектуру и природу, неужели мало на свете других прекрасных мест для созерцания и удовольствия? Ведь может быть, капитан "Печака" тоже чувствовал нечто подобное и поэтому таким зверем смотрел на праздных людей?"

В горячке этих мыслей у развилки за брошенным хутором Павел пошел не той дорогой и вышел к озеру с другой стороны, но не сразу это понял и, не увидев на берегу лодки, испугался, что ее могли угнать. Тотчас же вспомнилась ему добрая хозяйка лодочной станции и в ужасе подумалось, как станет он выбираться к стоянке, сколько будет должен отдать ей денег и не придется ли бросить здесь все вместе с паспортом и бежать.

"Это должно было кончиться чем-то дурным", - твердил Макаров, лихорадочно обыскивая глазами угрюмое озеро. Затопленные деревья и стволы тянулись на сотни метров, тихо плескалась вода, приближались сумерки, он с трудом различал очертания берегов, снова поднялся на дорогу и пошел к развилке. Мужчина и женщины, не поднимая головы, по-прежнему собирали малину и не обращали на прохожего внимания. Он хотел было спросить их про лодку, но не знал, как вернее задать вопрос, словно был иностранцем, и молча прошел мимо, взяв на сей раз левее. Да, верно, он шел именно здесь, по этой лесной дороге, но на сердце все равно оставалось тревожно.

Не лодку угнать, так могли подшутить и спрятать или унести весла, украсть легкомысленно спрятанный в кустах рюкзачок - мало ли что на уме у живущих на больном острове людей, которым все прошлое - легенда и они не хотят ее знать, но живут так, словно ничего здесь и не было.

Однако никто ничего не тронул и лодка лежала на песке, там, где он ее бросил. Озера были совершенно пустыми теперь, все отдыхающие давно вернулись на лодочную станцию, он остался один на тихой предзакатной воде, быстро проходил через каналы и спокойно греб на плесах, и это одиночество, вечернее безмолвие, уже подернутые желтизной смешанные леса с чередовавшимися округлыми березами и черными остроконечными елями, яркая августовская заря с пылающими розовыми облаками, отражавшимися на застывшей, блестящей, сонной поверхности, по которой легко шла лодка, оставляя долгий, темный след, достигавший выложенного камнями невысокого берега, проносившиеся мимо утки, редкие всплески рыб и голова какого-то водяного зверька, неспешно плывущего поперек озера, - эта обыденная, прекрасная и равнодушная жизнь только усиливала его смятение.

"Не лучше ли было б, - безмолвно вопрошал друга Макаров, словно весь день этот провел вместе с ним, шел на причал, потом поднимался на гору и любовался пейзажем, а теперь сидел напротив и настороженно и недоверчиво слушал, и говорящему надо было убедить не его, а самого себя в том, в чем и сам не был вполне уверен, - не правильнее было бы, если бы эти горы, каналы и озера остались неприкасаемыми и не было бы здесь, как в старину, никого, кроме монахов, трудников и паломников, и коль скоро мы с тобой ни под один из этих разрядов не попадаем, то и нечего нам тут делать?"