Теплый ветер с сопок

Как бы человек ни клялся, какие бы громкие обещания торжественно ни произносил, судят о человеке всегда по поступкам. И основным направлением его жизни постоянно остается одно — хорошо жить. Если сыт, обут и одет, тянет поразмыслить о чем-нибудь туманном. Сытый человек берет чемодан и едет в березовые перелески или на озера. Иному и на Север захочется — померзнуть немного для щекотания нервов. Но вот когда на ветру тебя прохватывает не неделю и не месяц, а целые годы, значит, терпишь ты морозы не из-за туманных чувств, а ради кое-чего посущественнее. Нет ничего плохого в сытости. Если разобраться, все развитие человечества — это сплошная история добывания человеком куска хлеба, стремление к сытости и хорошей жизни. За хорошей жизнью и приехал Василий на Колыму.

Василий прибыл на прииск сразу из армии, по оргнабору, когда после образования Магаданской области на Колыме ощутился острый недостаток рабочей силы. Бросал он свой тощий вещмешок и на бревенчатый пол тепляков, и на голые доски балков, и на нары бараков. Дожил и до того времени, когда появились среди сопок капитальные дома и спать приходилось не вповалку, одетым, а культурно — на отдельной железной кровати. А разменял четвертый десяток, стал уважаемым человеком на прииске — избрали Василия в прииском, и сложил он свои чемоданы на шкаф в маленькой, но своей комнате общежития. Да и эта комнатушка, как и балки, вагоны, бараки, была делом временным. Большой его целью и главной наградой за морозоустойчивость и терпение было другое — тихая, светлая река, чистый берег, на берегу облитый солнечным светом дом, а к нему притулился небольшой гаражик. Что еще нужно обыкновенному смертному, кроме честно заслуженного гнезда, своей точки на земном шаре?

Ради этого можно было вытерпеть все. Василий собирался жить обязательно на Волге — самая русская река, да и родился там. После одинаковых пустынных сопок хотелось настоящей природы, с полями, рощами, с воробьями, которых он не видел давным давно. Как и каждый на земле, он хотел работать и жить в хороших условиях, удобно. Каждый, с кем встречался Василий, тоже хотел этого. Но одни, видя, что северные деньги на изломе из такого же железа, как и везде, не выдерживали и уезжали. Другие видели цель, у них был смысл жизни — таких Василий уважал. К таким, упорным, относил он и себя с Марувичем.

Начинали они с ним в одно время, даже в Магадан плыли на одном теплоходе. Только тот имел не шесть классов, а ромбик горного техникума. В те времена каждый ромбик на прииске был наперечет, поэтому они сейчас и живут при одинаковых окладах в разных квартирах…

«Горбатого» он получил бы и без помощи Марувича, не густо на карьере бульдозеристов, столько лет скребущих мерзлоту. Тот просто поступил как порядочный человек: положил поглубже в стол письмо одного обиженного машиниста, с «сотки», кажется. Отрицать Василий не стал — что было, то было: за чужой женой волочился, и за свои поступки он отвечает. Марувич его понял, но сказал: «Чтобы в последний раз!»

На «горбатого» зубы точили многие, и не напрасно: в кабине чистота и простор, как в красном уголке. Летом в потолке кондиционер воздух охлаждает, зимой электропечка греет, и самое главное — лошадей в «горбатом» много, выработка высокая. А это значит — готовь глубокий карман. Да и работать начальство не мешает «организационными мерами».

Автобус подошел к полигону, где работал на своем «горбатом» Василий, не от прииска, а со стороны Холодного, видно, сначала там забрал смену. Василий увидел, как перед отвалом замахала руками фигура в «пингвине», и выключил скорость. Подождал, пока Соловьев взобрался в кабину.

— Норма. В бортредукторах масло сменил — стружка вроде бы показалась. А ну… — потянул носом Василий.

— Ты чего, — обиделся Соловьев, — чокнутый я, что ли? Пожалуйста, могу и дыхнуть.

— Что же отворачивался? Голову оторву и собакам брошу, если снова вентилятор полетит.

— Самим уж пора научиться такие выпускать, — пробурчал напарник, — какая-то хреновина, а ждем неделю, пока из Магадана не пришлют.

— После войны всего тридцать лет прошло, дай голову поднять, — сказал Василий, расписываясь в бортжурнале, и пошутил. — Но ты министру напиши — пора, мол, вам оправдать свою высокую зарплату.

— А, — махнул рукой Соловьев, — иди гуляй со своими министрами!