Терапия эмоциональных схем

Попытка нормализовать трудные эмоции и признать, что они – часть того, чтобы быть человеком, подразумевает, что людям не нужно воспринимать болезненные эмоции в качестве признака психопатологии или психического расстройства. Эмоции – не черты личности, они – опыт, который приходит и уходит; реакция на ситуацию или ее оценку. Как голод – не черта личности, так и эмоция может исчезать, когда меняются условия, модифицируются перспективы или перенаправляется внимание. Более того, универсальная природа эмоций предполагает, что в случае многих жизненных проблем болезненная эмоция – это признание проблемы.

Например, в конфликте с другом человек может чувствовать злость и грусть. Вероятно, это его человеческая реакция на разрыв близких отношений. Значит, происходящее имеет значение

. Но человек может реагировать на произошедшее, преувеличивая природу конфликта и думая, что это навсегда, что это провал. Однако «увеличивающие» реакции на собственную реакцию на фрустрацию, гнев и грусть и есть то, что приводит к более длительным проблемам. Такому пациенту терапевт эмоциональных схем может сказать: «Многие из нас грустили бы (злились, были обижены), если бы это случилось. Вы человек, и это ваши чувства». Терапевт может спросить: «Я вижу, что ваша грусть имеет смысл, но мне интересно, почему она так сильна и что для вас значит, раз вы чувствуете себя настолько плохо?» Рефрейминг грусти, показ ее нормальности при одновременном исследовании интенсивности сообщает, что некоторую степень грусти можно признать частью человеческой жизни, а интенсивность грусти может быть исследована и, вероятно, модифицирована. Есть разница между «Почему вам грустно?» и «Почему вы чувствуете всепоглощающую грусть?»

Например, зависть – обычное чувство, из-за которого люди часто смущаются или чувствуют вину. Им трудно признавать свою зависть; они скорее сосредоточатся на человеке, которому завидуют, и на его недостатках. Зависть – осуждаемая эмоция; с ней часто связаны навязчивые мысли, вина, грусть и злость. Модель эмоциональных схем предполагает, что зависть – универсальная эмоция, которая может использоваться продуктивно или непродуктивно. Непродуктивное использование влечет за собой избегание человека, которому завидуют, его критику или попытку нанести ему ущерб. Навязчивые мысли, жалобы и чувство вины – тоже непродуктивные варианты использования зависти. Напротив, принятие зависти как части человеческой жизни, ее превращение в восхищение и стремление достичь того же, может стать мотивирующим и повышающим эффективность опытом. Такие проблематичные социальные эмоции, как ревность и зависть, более полно обсуждаются в главах 10 и 11, а пока достаточно того, что зависть не хороша и не плоха, это просто часть человеческой жизни.

Можно помочь пациентам в универсализации, рассматривая примеры эмоций в лирических песнях, поэзии, пьесах, романах или рассказах, которые они слышат от друзей и членов семьи. Например, ревность, еще одна осуждаемая эмоция, – тема многих литературных и музыкальных произведений. Людей она привлекает, потому что перекликается с их собственным опытом. Действительно, способность человека идентифицироваться с героями историй делает эти истории еще более привлекательными. Ведь там рассказывается «наша история».

Эмоции возникли, чтобы предупреждать нас об опасности и сообщать о наших потребностях

Терапия эмоциональных схем основывается на эволюционной модели, согласно которой эмоции и способы их выражения развились, потому что помогали защищать представителей биологических видов (Cosmides & Tooby, 2002; Ermer, Guerin, Cosmides, Tooby & Miller, 2006; Tooby & Cosmides, 1992). Эмоции – не патология или ненормальность, не признаки болезни (Nesse, 1994). Это генетически заданная, универсальная адаптация к вызовам в эволюционно релевантном окружении (Nesse & Ellsworth, 2009). Например, страх открытых пространств (часто характеризующий людей, страдающих агорафобией) был адаптивным в окружении, где открытые пространства означали опасность нападения хищников. Потенциальные предки людей, пересекавшие такие пространства, не учитывая опасность встречи с хищником, сильнее рисковали быть увиденными и атакуемыми и, таким образом, исчезнуть, не передав свои гены. Тревога перед публичным выступлением была адаптивной в первобытном окружении, где принятие на себя доминантной роли перед незнакомцами могло рассматриваться как оскорбление и угроза и, соответственно, привести к возмездию. Грусть была адаптивна, потому что говорила нашим предкам о том, что нет смысла продолжать действие, которое снова и снова приводит к неудаче. Гнев и агрессия были адаптивны, потому что помогали защищаться в борьбе с конкурирующими видами, способными захватить территорию и источники продовольствия, убить человека или его родню. Ревность была адаптивна, потому что защищала «родительское инвестирование», лишала соперников доступа к сексу и продолжению рода.