Читаем Терехин сон полностью

Терехин сон

— Т-э-э-эк! — протянул дедушка Памфил. Посидели, помолчали.

— Поскажите же вы мне, братцы, про здешние порядки, — начал Тереха немного погодя. — Я ведь ничего то есть еще не знаю: как и что у вас тут… Примерно: как у вас насчет подушного?

— Какого подушного? Подушного не платим! — ответили ему.

— Значит, валите все в недоимку? — заметил догадливый Тереха. — Ну, это не дело! Недоимки-то, поди, у вас накопилась — туча, во веки не уплатить…

— Чего «не уплатить»? Чего говоришь-то! — перебили его. — Понимаешь: никаких сборов нет! Ну, и недоимки, значит, копить не на чем…

Тереха спорить не решался, смотря на серьезное лицо почтенного дедушки Памфила, сидевшего прямо против него, через стол. Хотя он спорить не решался, но все же с сомнением покачал головой, подумав про себя: «Ну, тут что-нибудь да не так… Без подушного жить разве можно? Это что ж такое?»…

— А начальство здесь как будет… строго? — спросил Терентий.

Старики усмехнулись, как-то жалостливо посмотрев на него: «Эх, мол, дитятко, ничего еще не разумеешь!..»

— Ты думаешь: все так же, как у нас на Сидорове! — снисходительно заметили ему. — Нет, брат! Здесь что барин, что поп, что князь, что крестьянин — все едино-единственно, все живут ровно, по-божески, безобидно…

Тереха только разинул рот и молча развел руками. «Хошь убей, в толк не возьму! Что за оказия! Без начальства, вишь… Ну-у-у!»

— А как у вас насчет дров и всего прочего? — спросил Тереха.

— Да как… очень просто! Бери, сколько хошь, сколько те надоть… запрету нет!

— И работой не нудят?

— Ни-ни, ни боже мой! Работай под силу… не спросят больше, чем у тя мочи есть!

— И все так же живут, в таких же избах? — спросил Тереха. — И я стану жить таким же манером, а?

— Что ты, Тереша, спрашиваешь все такое, — промолвил дедушка Памфил. — Разве ты не знаешь, что сказано в Евангелии про то: как люди будут жить на том свете?.. Все здесь живут так, как видишь… Никаких отличек, дитятко, не полагается!

Старался Тереха припомнить, что сказано в Евангелии, но припомнить ничего не мог — по той простой причине, что слыхал Евангелие только в церкви, да и то слыхал смутно, неявственно и прочитанного уразуметь не мог…

— Вот тоже брани не слышно, и драк у вас нет, никакой такой смуты?.. — заговорил опять Терентий, немного погодя.

— Нет у нас этого… не из-за чего нам браниться! — отозвался один из стариков. — Никто чужого века не заедает… без обиды, по-божески…

И он, Тереха, будет жить этак, в этаком раю! Господи!.. Вольно вздохнул он, съежил было по привычке плеча, но вдруг выпрямился и поднял голову. Да! Теперь он в царствии небесном… Прищурившись, задумчиво посмотрел он в окно на свет и блеск райских, сияющих кущей и с глубоким наслаждением представил он себе мысленно бесконечный, неоглядный ряд беспечальных, прекрасных дней. Рядом с ним сидят его отец с матерью, Мишуха лезет к нему на колени. Все спокойны, довольны, счастливы… Все добры, все милостивы друг к другу, и к золотистым птичкам, летающим по избе в золоте солнечных лучей, милостивы ко всякой живой твари. Хотят — работают, устанут — отдыхают. Всего у них вдоволь, никакой черной заботушки на душе… Только хозяйку ему жаль, жаль сидоровцев, горе мыкающих там, внизу. Но наступит час — и те все подойдут к ним в свой черед. Тереха даже прослезился, представив себе то мгновение, когда все отставшие сидоровцы наконец свидятся с ним здесь, на том свете… Тихая радость затеплилась в душе Терехи и всю наполнила ее собой, как дивным, невечерним, неугасимым светом.

— Господи, как хорошо мне! — прошептал он. — Вот она, жизнь-то!

— Терентий! А, Терентий? Чего тя, лешего, не добудишься!.. — слышится Терехе сквозь сон.

Насилу, нехотя раскрывает он глаза, прищурившись смотрит и видит… У полатей стоит жена — уже в полушубке, с ведром в одной руке и с горящей лучиной в другой. Красноватый свет лучины больно, неприятно режет Терехе глаза, и он снова закрывает их. Он еще не совсем проснулся и ничего не понимает, что вокруг него делается. Грезы были так хороши, так живы и ярки!.. Несообразною, дикою показалась Терехе та картина, что представилась ему теперь наяву — при красноватом, мигающем огне лучины. Что ж это такое? А рай? Рай-то где же?..

— Ну, вставай, вставай! Смотри: уж светает, — приговаривала жена, выходя из избы.

И вправду: голубоватый рассвет зимнего утра уже брезжил в оконце, разрисованное морозом. В серых утренних сумерках неясно выступали закоптелые стены, с черными рядами моха. Изба за ночь совсем выстудилась. Неохота Терехе начинать опять эту жизнь, неохота подниматься с полатей. А вставать надо, надо идти к Кузьмичу — просить хлеба в долг. Да еще даст ли? А если даст, так душу, поди, вымотает… «Э-эх! Опять пошло…» — подумал Тереха. Вздрагивая от холода, охая и зевая, спустился он с полатей.

Прости-прощай, Терехин рай!

(Впервые — Слово, 1880, № 12.)