Пропустив мимо ушей брюзжание мэтра, двинул в столовую, захватив блокнот, в котором начал черкать исторические строки, надо же изобразить «работу мысли». Моментально проглотил первое-второе и салат, у нас, у киборгов-терминаторов нет проблем с усвоением пиши, хоть ветки берёзовые можно пожирать, всё переварит контролируемый «Слиянием» желудок. А за компотом, уложившись в десять минул, накидал текст, изрядно подсократив от оригинала, для чёткости и краткости. Грешил, ой грешил Евгений Александрович броской и заумной фразой, «растаскивающей» произведение. А стих – он как выстрел! Бах – и в ум, бах – и в сердце? Бах – и равнодушие убито, совесть воскресла…
Рождественский и Евтушенко «заправлялись» через четыре столика и нет-нет посматривали как там Гарик Никитин Жеку Евтушенко пародирует. Ну-ну, скальтесь, господа товарищи, лыбтесь…
– Давай! – Рождественский руки потирал в предвкушении. Наверняка сейчас Роберт Иванович пытается «поймать» то ощущение, когда я ему в глаза глядя, явил его же стих четырёхлетней будущности.
– Товарищи, особо обращаю ваше внимание, что это не я написал, а Евгений Александрович летом одна тыща девятьсот шестьдесят восьмого. Ну, я полагаю, что Евтушенко непременно бы так написал.
– Не тяни паузу, конферансье, – ого, а Евген то нервничает. Ладно, держи!
И тишина… Мёртвая тишина… Сам Евтушенко странно сморщился, задёргал кадыком, поначалу подумалось, – блевать начнёт, но нет – рыдания сдержать пытался поэт. Не получилось, быстро пошёл мэтр на выход, закрывая лицо руками. Рождественский побледнел, понимая, что его шутка зашла край как далеко, потому и не стал терзать Роберта Ивановича глупым вопросом – кто же спор выиграл.
М-да, похулиганил. Человек пятнадцать слушателей, да каких – писатели и поэты маститые, что им стоит запомнить три десятка строчек. Отсидел на совещании-семинаре все четыре послеобеденных часа-лекции, даже в дискуссии поучаствовал. А Евгений Александрович, как убежал из столовки, так и не объявился более на мероприятии, уйдя, как впоследствии выяснилось, в страшный, чёрный двухнедельный запой.
Слухи и сплетни в Советском Союзе распространяются «со скоростью стука», Серж Павлов вечером того же дня вызвал «на ковёр», метал громы и молнии, в общем – уволил «с волчьим билетом». В принципе, прав был экс-комсомольский вожак, пригрел подлюку Никитина, в штат новообразованного Госкомитета оформил, хоть и на 140 целковых в месяц, но с перспективой выезда за рубеж! А я – презлым отплатил за предобрейшее. Потому не послал Павлова в ответ, дверью не хлопнул, чтоб с петель слетела, а покаянно покачал головой и побрёл куда глаза глядят. В принципе, ничего страшного не произошло, денег полно, планов громадьё. Может оно и к лучшему, что выскочил из официальной конторы. Устроиться сторожем, благо в трудовой книжке есть отметка о такой работе (ишь, профессионал, с опытом!) и наслаждаться жизнью.
Увы, мечты, мечты. С утра «дёрнули» на Лубянку. Улыбчивый молодой человек, он же капитан госбезопасности Иван Сумароков, судя по «корочкам», пригласил прокатиться на видавшем виды «Москвиче».
– Личное авто, Иван Маркович?
– Как определили?
– Звание – капитан, судя по всему оперативник, утром сами заехали на адрес, «выдернули клиента» на допрос.
– На беседу.
– Пусть будет беседа. Я думаю, кто-то из писательской братии оперативно «стуканул» про инцидент с Евтушенко, ситуация глупейшая, признаю. Ваше начальство, очевидно посчитало также. Но надо срочно дать наверх объяснение, с чего началось то стихосложение антисоветское. Вот вы с утра пораньше и рванули на отцовском, наверняка автомобиле по делам служебным, чтоб до обеда успеть доложить руководству.