Терновый венец Екатерины Медичи

Генрих поспешно покинул Екатерину, на прощание равнодушно бросив:

– Желаю провести приятный вечер с дофином и его друзьями.

– А разве ты не пойдешь со мной, ведь нас пригласили вдвоем?

– Нет.

После его ухода Екатерина словно окаменела и долго неподвижно сидела в кресле.

Генрих снова унес с собой все ее силы, все чувства. Ей хотелось броситься за ним, но гордость не позволяла это сделать. Очнувшись от долгого оцепенения, она встала, велела привести себя в порядок и с небольшим опозданием отправилась к дофину, чтобы провести вечер в веселой кампании молодых придворных, которые увивались вокруг наследника престола и составляли его собственный двор.

Когда Екатерина вошла в покои дофина, Пьер де Ронсар уже начал свое выступление.

– В прошлом веке именно в этом зале Франсуа Вийон читал королю Людовику XII свою знаменитую «Балладу поэтического состязания в Блуа».

Юный поэт замолчал, заметив вошедшую в зал герцогиню Орлеанскую.

В парадных покоях дофина у изящного камина с тлеющими поленьями, наполнявшими зал запахами леса, вокруг хозяина полукругом расположилось общество придворных. В одно мгновение они обернулись в сторону чужестранки, окинув ее пытливыми взглядами. Чувствительная Екатерина уловила на лицах гостей выражение, какое обычно возникает при появлении чего-то неприличного. В зале повисла тишина. Лишь пламя чуть потрескивало в камине.

Лицо дофина при виде вошедшей Екатерины озарилось приветливой улыбкой.

– Проходите, Катрин, и присоединяйтесь к нам.

Высоко вскинув голову, она приблизилась к дофину и склонилась перед ним в грациозном и почтительном реверансе.

– Извините за небольшое опоздание. Я бесконечно счастлива возможности засвидетельствовать вам свое почтение.

Даже самые взыскательные среди придворных не смогли бы найти ни одного недостатка в изысканном реверансе флорентийки. А вот ее итальянский акцент заставил некоторых злорадно ухмыльнуться.

– Я рад видеть вас среди самых близких моему сердцу друзей, – дофин указал ей на свободное кресло рядом со своей возлюбленной, белокурой красавицей мадам д’Этранж. – Присаживайтесь и украсьте своим присутствием наш вечер.

– Монсеньор, благодарю вас за столь лестные слова. Вы не представляете, сколь дороги они моему сердцу.

Екатерина опустилась в одно из кресел, затянутых голубым шелком и расшитых серебром, и с интересом посмотрела на стоящего посреди зала невзрачного мальчика. Он был маленького роста для своих лет, темноволосый, смуглый, с выразительными, лукавыми, черными, как маслины, глазами.

– Порадуй нас новыми стихами, Пьер, – приветливо обратился к своему пажу дофин. – Да не оставят музы своим покровительством твои труды.

Все ободряюще улыбнулись юному дарованию.

Мальчишеским, немного хрипловатым голосом Пьер де Ронсар тихо начал читать стихи. Они звучали как-то особенно нежно, словно высказанное наедине в весеннем саду, полном щебетания птиц, признание в любви.

В этой неповторимой музыке слов звучало что-то неземное. Мальчик, безусловно, обладал светлым умом и высокой душой. Он мгновенно преобразился и воспарил над всеми, стал похож на Амура, явившегося на землю, чтобы подарить людям радость.

Екатерина любила поэзию и превосходно знала ее, благодаря урокам и беседам с несравненным Ипполито. Именно о нем, о его нежности и любви к ней она вспомнила в эти минуты. Она смотрела на Пьера де Ронсара созерцательно и серьезно, словно на редкое произведение искусства. Муза, безусловно, щедро одарила мальчика своей высочайшей милостью. Юный поэт казался ей пришельцем из совершенно иного, бесконечно далекого и прекрасного мира. Стихи Ронсара глубоко тронули ее, взбодрили душу, подействовали наподобие целебного снадобья, и, слушая его, она забыла о своих потерях и неразделенной любви.

Как только Пьер закончил свое выступление, похвалы не замедлили себя ждать.

– Ты делаешь заметные успехи в стихосложении, – первым по праву хозяина похвалил поэта дофин. – Со временем ты прославишь Францию и ее правителей. Кстати, поведай нам, как ты пишешь стихи?

– Они пишутся сами, – скромно ответил Пьер.

Екатерина с интересом наблюдала за тем восторгом, который вызвало у гостей выступление юного поэта.

– Стихи так волнуют и так прекрасны, что тут же хочется влюбиться, – воскликнула вслед за своим возлюбленным мадам д’Этранж, прозванная при дворе «блистательной мерзавкой». Злые языки придворных щеголей утверждали, что в искусстве любви ей, как и фаворитке короля Анне д’Этамп, трудно было найти равных.

Мадам д’Этранж обменялась с дофином томным взглядом.