Терновый венец

Она смыла кровь, обнаружив на коленях и ступнях (чистотой улицы Ям никогда не отличались) десятки царапин от осколков. Да и руки выглядели не ахти. С таким видком Дойл на сцену ее не пустит, вот только вряд ли это можно считать освобождением. Пришлось прибегнуть к филактерию с запечатанными внутри чарами иллюзии второй ступени. Обидно, их у нее осталось совсем немного, но ничего не поделаешь.

Остается надеяться, что затраты на чары окупятся чаевыми.

Уна привела себя в порядок, зарастив царапины и убрав кровоподтеки, пускай только на время. Торопливо собравшись, отправилась в клуб. И лишь по пути запоздало пришел страх: что если змеиный подонок ожидает ее в «Дьяволицах»? Она помотала головой: нет, зачем? Отомстить за то, что не удалось закончить начатое? Глупо.

В вестибюле клуба Дойла, слава Дану, не было. Тихой мышкой Уна проскользнула в гримерку. Дьяволицы скользили по ней равнодушными взглядами, пока она переодевалась.

– О, приперлась, – бросила бритоголовая Слоан, переступив порог гримерки.

Одна из немногих, с кем Уна, так сказать, поддерживала связь.

На сцену Слоан выходила без парика. Судя по чаевым, посетителям «Дьяволиц» нравилась ее экзотическая внешность.

– Я думала, Дойл меня уволит.

– Ну да, конечно. Что ему, двоих за неделю терять?

– Двоих? – чувствуя неладное, переспросила Уна.

– Бидди умерла.

Уна споткнулась на ровном месте. Застыла посреди комнаты.

– Как?

– Дней пять назад нашли в четвертом випе. Отравили, – сухо ответила Слоан. В глазах – ни намека на печаль.

Уна обессилено привалилась к стене. Значит, незнакомец все же накормил своих змей.

– Чего встала? – взревел ворвавшийся в гримерку Дойл. – Живо на сцену, пока не получила.

Будто в подтверждение своих слов – нужно ведь лишний раз подчеркнуть, что угроза вполне реальна – взял Уну за затылок и подтолкнул вперед. Не удержав равновесие на гигантской платформе, она чуть не впечаталась лицом в стену. Слоан бросилась на подмогу, поддержала за локоть, не дав подвернуть щиколотку и упасть. Ее темные глаза неотрывно смотрели на Дойла.

«Когда-нибудь Слоан его убьет. Когда-нибудь мы перестанем бояться и нападем. Все вместе».

Уна так живо представила себе эту картину… Толпа девушек сбивает Дойла с ног и бьет его всем, что только под руку подвернется. Предсмертная гримаса боли на жирном лице, возникшая в ее воображении, придала сил. Выпрямившись, Уна благодарно кивнула Слоан и пошла танцевать.

Что-то изменилось.

Уна поняла это, когда руки крепко обхватили шест, а мышцы играючи подняли тело в воздух. Когда развела ноги в шпагате, как не умела никогда – не хватало гибкости и растяжки. Когда скользнула по шесту вниз, переплелась с ним, как вьюнок – с решеткой сада. Когда услышала в тишине зала – в нем никогда не было тишины – чей-то восхищенный вздох. Когда тишина взорвалась изнутри свистом и бешеными аплодисментами.

Танец закончился. Уна второй раз за день застыла на месте, на этот раз охваченная не ужасом, а недоумением, непониманием, недоверием.

Она не привыкла к чужому восхищению. Не привыкла к тому, что мужчины, прежде лениво сидящие за липкими столиками, подбираются поближе к сцене. Что в «Дьяволицах», будто в элитном клубе, на сцену летят купюры под призывы продолжать. И все это – из-за нее. Бесцветной, погрязшей в колдовских иллюзиях Уны.

Она неуклюже собрала купюры и покинула сцену. Стоящая за ней Слоан цепко схватила Уну за руку и прошипела на ухо:

– Какие бы чары ни заставили тебя двигаться, как дьявольская кошка, ты должна рассказать мне, что это. Черт, я душу за них готова продать!

А ведь сказанное Слоан – не совсем фигура речи. Бритоголовая татуированная красотка давно рвалась в «Дурман». И ради своей цели была готова на что угодно.

Слоан как-то призналась, что пару лет назад пыталась стать веретницей – ведьмой, заключившей сделку с фоморами, порождениями мира теней. Она хотела предложить свое тело демону. Обычная плата за их услуги (а в ее случае, за танцевальные способности, артистизм, грацию и красоту) – это колдовская сила веретницы. Однако резерв Слоан оказался пуст. Потому она предложила демону паразитировать в ее теле, то есть вместо колдовской поглощать жизненную силу.

«Долго жить, Уна, я не собираюсь. И становиться уродливой старухой – тоже, – говорила она тогда. – Лучше я проживу лет сорок, зато как!»

А в глазах – мечты о той самой красивой жизни, которая уже казалась Уне лишь сказочным мифом.

То ли Слоан подвело заклятье, то ли ей попался пакостный демон, то ли ее воля была слишком слаба, чтобы выдержать вмешательство чужой темной сущности, но план не сработал. Четыре дня ее рвало чем-то черным – плоть будто сгнивала изнутри. Разумеется, ни красоты, ни грации она не получила. Последние деньги пришлось отдать на помощь третьесортной экзорцистки – как оказалось, даже добряки-друиды из Церкви Дану не помогали тем, в кого, по их собственному желанию, вселился демон. Будто боялись замарать свои белые руки нечистым. Экзорцистки же могли помочь исключительно тем, в чьем теле демон не прижился.

Уна замотала головой.

– Я… Я не знаю, правда.