Терпимость

Могут быть и другие определения, но для целей этой книги я позволю себе руководствоваться словами Британики.

И, посвятив себя (к лучшему или к худшему) определенному курсу, я вернусь к своим дикарям и расскажу вам, что я смог обнаружить о терпимости в самых ранних формах общества, о которых у нас есть какие-либо сведения.

* * * * * * * *

До сих пор принято считать, что первобытное общество было очень простым, что первобытный язык состоял из нескольких простых фраз и что первобытный человек обладал определенной степенью свободы, которая была утрачена только тогда, когда мир стал “сложным”.

Исследования последних пятидесяти лет, проведенные исследователями, миссионерами и врачами среди аборигенов Центральной Африки, Полярных регионов и Полинезии, показывают прямо противоположное. Первобытное общество было чрезвычайно сложным, первобытный язык имел больше форм, времен и склонений, чем русский или арабский, и первобытный человек был рабом не только настоящего, но и прошлого и будущего; короче говоря, жалкое и жалкое существо, которое жило в страхе и умирало в ужасе.

Это может показаться далеким от популярной картины храбрых краснокожих, весело бродящих по прериям в поисках буйволов и скальпов, но это немного ближе к истине.

Да и как могло быть иначе?

Я читал истории о многих чудесах.

Но одного из них не хватало – чуда выживания человека.

Как, каким образом и почему самое беззащитное из всех млекопитающих смогло защититься от микробов, мастодонтов, льда и жары и в конечном итоге стать хозяином всего творения. Это то, что я не буду пытаться разгадать в настоящей главе.

Одно, однако, можно сказать наверняка. Он никогда не смог бы сделать все это в одиночку.

Чтобы добиться успеха, он был вынужден утопить свою индивидуальность в сложном характере племени.

* * * * * * * *

Таким образом, в первобытном обществе доминировала единственная идея – всепоглощающее желание выжить.

Это было очень трудно.

И в результате все остальные соображения были принесены в жертву одному высшему требованию – жить.

Индивидуум ничего не значил, община в целом значила все, и племя превратилось в кочующую крепость, которая жила сама по себе, для себя и сама по себе и находила безопасность только в исключительности.

Но проблема оказалась еще сложнее, чем кажется на первый взгляд. То, что я только что сказал, справедливо только для видимого мира, а видимый мир в те ранние времена был ничтожно мал по сравнению с царством невидимого.

Чтобы полностью понять это, мы должны помнить, что первобытные люди отличаются от нас. Они не знакомы с законом причины и следствия.

Если я сажусь среди ядовитого плюща, я проклинаю свою небрежность, посылаю за доктором и говорю своему маленькому сыну, чтобы он избавился от этой дряни как можно скорее. Моя способность распознавать причину и следствие говорит мне, что сыпь вызвана ядовитым плющом, что врач сможет дать мне что-то, что остановит зуд, и что удаление лозы предотвратит повторение этого болезненного опыта.

Настоящий дикарь поступил бы совсем по-другому. Он вообще не связал бы сыпь с ядовитым плющом. Он живет в мире, в котором прошлое, настоящее и будущее неразрывно переплетены. Все его мертвые вожди выживают как Боги, а его мертвые соседи выживают как духи, и все они продолжают оставаться невидимыми членами клана, и они сопровождают каждого отдельного члена, куда бы он ни пошел. Они едят с ним, спят с ним и стоят на страже у его двери. Это его дело – держать их на расстоянии вытянутой руки или завоевать их дружбу. Если он когда-нибудь не сделает этого, он будет немедленно наказан, и поскольку он не может знать, как постоянно угождать всем этим духам, он находится в постоянном страхе перед тем несчастьем, которое приходит как месть Богов.

Поэтому он сводит каждое событие, которое вообще выходит за рамки обычного, не к первопричине, а к вмешательству со стороны невидимого духа, и когда он замечает сыпь на своих руках, он не говорит: “Черт бы побрал этот ядовитый плющ!”, но он бормочет: “Я оскорбил Бога. Бог наказал меня”, и он бежит к знахарю, однако не за примочкой, чтобы нейтрализовать яд плюща, а за “чарами”, которые окажутся сильнее чар, наложенных на него разгневанным Богом (а не плющом).

Что касается плюща, главной причины всех его страданий, он позволяет ему расти прямо там, где он всегда рос. И если вдруг белый человек придет с канистрой керосина и сожжет кустарник дотла, он проклянет его за беспокойство.

Отсюда следует, что общество, в котором все происходит в результате прямого личного вмешательства со стороны невидимого существа, должно зависеть для своего дальнейшего существования от строгого соблюдения таких законов, которые, по-видимому, смягчают гнев Богов.

Такой закон, по мнению дикаря, существовал. Его предки разработали его и даровали ему, и его самым священным долгом было сохранить этот закон в неприкосновенности и передать его в его нынешнем и совершенном виде своим собственным детям.

Это, конечно, кажется нам абсурдным. Мы твердо верим в прогресс, в рост, в постоянное и непрерывное совершенствование.