Терпкость вишни

— Вызывают меня вчера ночью к пациенту. Его сын вопил по телефону, что случай безотлагательный и чтоб мы немедленно оторвали свои задницы от стульев, а иначе он разберется с нами. Мы сразу же выехали. Через семь минут были на месте. Но наверно, больше минуты стояли разинув рты и удивлялись буйному воображению автора проекта дома, в который нас вызвали. Там поистине было все — ренессансные крытые галереи, колонны, витражи, греческие скульптуры и гипсовые серны. А также стрельчатые башни с крышами из меди. Короче, поглядеть было на что. Наконец Ярек пришел в себя и позвонил. Нам открыла женщина, одетая, как служанка из телесериала, и велела подождать, пока она загонит ротвейлеров в будки. Она загнала их, и мы по дорожке, посыпанной розовым гравием, подошли к двери и вступили в мраморный холл. Ждем минуту, три, пять. Наконец сын пациента соблаговолил выйти из кабинета. Но только для того, чтобы известить нас, что нам придется дожидаться, когда он закончит деловой разговор.

— И ты ничего? — удивился Травка.

— Нет, я сразу выложил ему все, что думаю. Сначала он кричит, чтобы мы мчались сломя голову, а теперь затевает какие-то игры. В ответ же я услышал, что правила диктует он. Потому что, во-первых, он у себя, а во-вторых, является президентом заграничного концерна.

— А также законченным хамом и кретином, — добавила возмущенная до глубины души Милена.

— В результате мы в холле продолжали ждать, слушая успокоительное журчание фонтана. Признаюсь, меня это несколько расслабило. Надо будет устроить что-нибудь похожее у нас на станции… хотя ребята пугают, что если постоянно слушать это журчание, то все время будешь бегать в сортир. И к тому же размера это должно быть очень маленького, чтобы поместилось на столе в дежурке. — Болек извлек из кармана синего докторского халата небольшой листок и принялся что-то рисовать шариковой ручкой — подарком одной из фармацевтических фирм. — Может, сделать из баночек из-под сливок…

— Болек… — укоризненно произнес Травка.

— Ах да… Значит, сидим мы, слушаем журчание. Наконец президент закончил разговор и проводил нас в комнаты. К сожалению, было уже поздно. Старичок умер на унитазе с газетой в руке.

— Кошмар, — сдавленным голосом шепнула Мария.

— Но довольно частый. Многие так заканчивают.

— И что ты сделал? — спросила Виктория.

— Как обычно в такой ситуации. Выписал свидетельство о смерти. Ярек достал из сумки свечку, отчего президент совершенно взъярился. Он попер на меня: мол, мы убили его папашу, ну и все такое. А сегодня он позвонил на станцию и заявил, что я украл у него из ванной пенку для бритья. Дежурная высмеяла его, но сами понимаете, — Болек вздохнул, — остался страшно неприятный осадок.

— Дурак какой-то, — изрекла Виктория. — Живет в замке с башенками, а заводится из-за пенки.

— Которой я не брал, потому что пользуюсь гелем, — добавил Болек, играя стетоскопом. — Я пытаюсь себе объяснить, что его толкнуло на это. Он чувствовал себя виновным в смерти отца, так как заставил нас долго ждать. И, обвинив меня в краже, он хотел показать, что я тоже не безгрешен. И что человек, укравший пенку, уж точно оказался бы несостоятельным в роли врача и реаниматора. Но настроение от этого почему-то не улучшается. Тем более что сегодня отошел в мир иной мой любимый пациент Трускава.

— Тот самый Трускава, которого ты называл бедствием Подгужа? — недоверчиво осведомился Травка.

— Возможно, и называл, — сказал Болек, — но он был небезынтересный человек. И вызывал симпатию.

— Год назад ты характеризовал его совсем иначе.

— Обычная посмертная идеализация, или процесс создания золотого памятника, — объяснила Виктория. — Когда умер мой дед-алкоголик, бабушка убивалась, как Кохановский после смерти Уршули[11]. Мы вдруг узнали, что дед был впечатлительный, непредсказуемый и музыкально одаренный.

— А может, и вправду был, — сказала я, переворачиваясь на спину, так как у меня занемела рука, на которую я опиралась.

— Ну да, по пьянке он пел задорные народные припевки. Но для бабушки он вдруг стал человеком с пьедестала.

— Пожалуй, ни один человек не бывает до конца плохим, — заметил Болек. — Даже если он доводит «скорую помощь». А Трускава это умел… Три раза в неделю он звонил из своей любимой распивочной и пьяным голосом орал, что у него инфаркт.

— И вы ехали?

— Само собой. Небольшое удовольствие услышать в «Фактах», что бездушный коновал прикончил очередного пенсионера. Короче, мы подвозили Трускаву домой. Бесплатное такси.

— Неплохо устроился дедушка, — съязвила Миленка.

— Мы терпели это, потому что он неизменно веселил нас какой-нибудь забавной историей из своей жизни. К тому же он был достаточно чистый, разумеется, если учитывать условия, в каких ему пришлось существовать, и отсутствие мотиваций, типичное для застарелых алкоголиков.

— Интересно, а какие это условия? — полюбопытствовала Виктория.

— Да ничего интересного, — сказал Болек. — Комнатенка без газа и электричества. Сортир в коридоре.

— Как же он жил, этот Трускава? — удивилась Мария. — Что он ел?

— Да уж явно не икру и трюфели, — бросила Миленка.