Terra Incognita: Затонувший мир. Выжженный мир. Хрустальный мир

За веточкой расположилось нечто еще более причудливое – резной древесный гриб, напоминавший огромную губку из самоцветов. И гриб, и розетка листьев сверкали десятками собственных изображений, преломленных в гранях обрамлявших их кристаллов. Наклонившись, доктор Сандерс заслонил собой солнце, но свет в украшениях продолжал искриться по-прежнему, будто из какого-то внутреннего источника.

Не успел он открыть бумажник, как где-то неподалеку раздался крик. Что-то случилось у одного из прилавков. Продавцы разбегались во все стороны, громко вопила какая-то женщина. А над всем этим возвышался отец Бальтус, распахнув, словно крылья, черные полы сутаны и воздев вверх руки, будто он в них что-то держал.

– Подождите меня! – крикнул Сандерс через плечо продавщице, но она уже прикрыла свою выставку, убрав поддон с фигурками с глаз долой, и теперь запихивала его подальше среди наваленных за прилавком кип пальмовых листьев и корзин с молотым какао.

Забыв про нее, Сандерс бросился через толпу к отцу Бальтусу. Священник стоял теперь в гордом одиночестве, окруженный кольцом зевак, и сжимал в воздетых руках большое резное распятие местной работы. Выставив его над головой, словно меч, он размахивал им налево и направо, будто подавая флажками сигналы какой-то далекой горной вершине. И через каждые несколько секунд он останавливался, опуская свое орудие, и осматривал его; его худое в бисеринках пота лицо при этом напрягалось.

Статуэтка, грубое подобие только что увиденной Сандерсом драгоценной орхидеи, была вырезана из бледно-желтого драгоценного камня, схожего с хризолитом, и представляла собой распростертую фигурку Христа, врезанную в обрамление из призматического кварца. Пока священник размахивал статуэткой в воздухе, потрясая ею в припадке гнева, кристаллы, казалось, оплавлялись и таяли, свет изливался из них, как из пылающей свечи.

– Бальтус!..

Доктор Сандерс проталкивался сквозь толпу глазеющих на священника зевак. Люди были лишь отчасти заинтересованы происходящим, не забывая поглядывать, не объявится ли полиция, словно осознавали собственную сопричастность какому-то акту lese-majeste[2], за который и карал сейчас отец Бальтус. Священник не обращал на них внимания и продолжал трясти статуэткой, потом опустил ее и ощупал кристаллическую поверхность.

– Бальтус, в чем дело?.. – начал было Сандерс, но священник оттолкнул его в сторону. Крутя распятие, словно пропеллер, он следил, как изливается наружу его свет, всецело поглощенный изгнанием тех сил, которые, как он считал, в нем находятся.

Предупреждающе вскрикнул один из торговцев, и доктор Сандерс увидел, как издалека к месту происшествия приближается местный сержант полиции. Толпа немедленно начала рассеиваться. Тяжело дыша, отец Бальтус опустил один конец распятия на землю. По-прежнему сжимая его в руках, будто затупившийся меч, он смотрел вниз, на тусклую поверхность креста. Кристаллические ножны будто растаяли в воздухе.

– Непотребство, непотребство… – бормотал священник доктору Сандерсу, когда тот схватил его за руку и потащил за собой мимо прилавков. Приостановившись, Сандерс отбросил распятие на покрывавший прилавок его владельца голубой чехол. Крест, сделанный из какой-то полированной древесины, на ощупь походил на сосульку. Вытащив из бумажника пятифранковую купюру, Сандерс сунул ее продавцу и подтолкнул отца Бальтуса вперед. Священник уставился в небо – и на далекий лес, маячивший за рынком. В глубине, между могучих сучьев, листья мерцали тем же резким светом, которым только что пылал крест.

– Вы что, не понимаете?.. – у причала Сандерс схватил отца Бальтуса за руку. Бледная ладонь священника оказалась столько же ледяной, как и распятие. – Это же своего рода хвала. В этом не было никакого кощунства – вы же в своей жизни видели множество украшенных драгоценностями крестов.

Священник, похоже, наконец узнал Сандерса. Повернув к нему узкое лицо, он пристально уставился на доктора и выдернул свою руку:

– Вы ничего не понимаете, доктор! Этот крест отнюдь не драгоценность!

Доктор Сандерс стоял и смотрел, как он уходит: голова и плечи словно застыли в ярости самодовольной гордыни, изящные кисти рук раздраженно переплелись за спиной, словно потревоженные змеи.

* * *

Ближе к вечеру, когда они с Луизой Пере обедали в безлюдном отеле, доктор Сандерс сказал:

– Не знаю, каковы мотивы преподобного отца, но уверен, что церковное начальство их бы не одобрило.

– Вы думаете, он мог… переметнуться? – спросила Луиза.

– Это, пожалуй, слишком сильно сказано, – рассмеявшись, ответил Сандерс. – Но я подозреваю, что, если говорить в терминах его профессии, он скорее пытался подтвердить свои сомнения, а не умерить их. Этот крест на рынке поверг его в неистовство – он буквально пытался вытрясти из него душу.

– Но почему? Я же видела всю эту местную резьбу – красиво, но достаточно заурядно.