Верн: Он подробно разъясняет, что за героя ты играешь, а потом предоставляет полную свободу эксперимента. С таким режиссером работать весело. До этого я уже снимался у Терри в «Страхе и ненависти в Лас-Вегасе», там у меня была маленькая роль... нет, это не каламбур. Тогда мы довольно близко познакомились, и я был очень ему признателен, когда он предложил мне сыграть и в этом фильме.
Лили: Мне было интересно, потому что это, в общем-то, моя первая роль. Мне не с кем было сравнивать. Теперь, оглядываясь назад, могу сказать, что он создает удивительную... игровую площадку — Эндрю уже это отметил. Площадку, в рамках которой он своим актерам доверяет, куда-то их ведет — так, что всем понятно куда, задает масштабы, в которых нужно работать. Кроме того, у него безошибочное чутье: он знает, где получается, а где не получается. И если не получается, мы пробуем достичь нашей цели другими путями, и надеюсь (я сама еще фильма не видела), что чутье его не подвело и он выбрал нужные дубли и поставил все куда надо.
Эндрю: Да я его ненавижу. Жуть, одна сплошная жуть. Нет, на самом деле мне очень понравилось. Просто эти двое уже все сказали.
(Терри Гиллиаму)
Терри: Хорошо, что в этом фильме у Хита была возможность поработать в комическом амплуа. Комическое чутье у него было безупречное, и смотрелся он очень смешно. У него не так много ролей, где он мог все это себе позволить, да и в этом фильме он мог бы нас всех не раз еще удивить. Что касается начала... на самом деле начальная сцена — это оммаж Роберто Кальви, знаменитому ватиканскому банкиру, которого нашли повешенным под этим самым мостом[345]
.В каком-то смысле прототипом этого героя, Тони, послужил Тони Блэр — человек, к которому я отношусь с особой нежностью. И мне казалось, что более подходящего начала для такого героя не найти — пусть поболтается немного на веревке под мостом. В этом фильме много странных совпадений. И после смерти Хита их стало еще больше. Странные вещи начали происходить. Мы ведь не меняли в сценарии ни строчки. Кто-то уже отмечал сцену с Джонни и луи-виттоновской женщиной (как ее все называют): они вечно молоды, они не стареют. Все это было написано до его смерти. И я был категорически против каких-либо изменений в сценарии. Был момент, в монастырской сцене, когда Крис должен был говорить про истории, любовные приключения, комические случаи, непредвиденную смерть, — Крис эту реплику произносить отказывался. И я прекрасно понимаю почему. Сцена снималась уже после смерти Хита. Но я сказал: нет, оставляем реплику. Хит хотел увидеть именно этот фильм — этот фильм мы и будем снимать. Надеюсь, ему понравится. Думаю, что понравилось бы.
(Терри Гиллиаму)
Терри: Не понимаю, откуда берутся все эти рассказы про его странности, потому что он самый нормальный, порядочный и милый человек на свете. Что мне нравится в Томе — так это его увлеченность съемочным процессом. Он довольно много снимался, но за процессом все равно наблюдает, как ребенок: вечно торчит на площадке. Как это ни странно, Том — простой, очень прямой, приятный человек. И гений, конечно. Он тут же стал импровизировать. Мне кажется, у них с Крисом в этом фильме получился настоящий роман. Столько всего замечательного между ними происходит. Они то и дело друг друга на что-то провоцировали. И подумать только: эти двое — с диаметрально противоположных сторон творческого спектра и сошлись посередине. В общем, скукотища невыносимая: в этом фильме ни про кого нельзя сказать гадости. Унылое кино получилось.
(Терри Гиллиаму)
Терри: А я что-то сказал про Тони Блэра?
(Терри Гиллиаму)