Террин из зайца

– Я попрошу домработницу съездить со мной. Клара всегда меня выручает.

– Сколько платите ей? – поинтересовался Мюллер.

– Пять марок в час.

– Дороговато.

– Зато никаких проблем.

Мюллер снова прошелся по кабинету.

– Кстати, Штирлиц! – сказал он, резко обернувшись. – А куда вы дели русскую радистку?

На такие дешевые приемы Штирлиц не ловился уже очень давно.

– Как это куда? – натурально удивился он. – Отвез в гестапо! Как вы и просили!

– Вас там не было, – прищурился Мюллер.

– Что за глупости! Я сдал ее этому вашему, как его…

– Холтофу?

– Вот именно, Холтофу. Он еще закричал на все управление: «Ребята, скорее сюда! Тут русская радистка!»

– Что вы говорите?

Штирлиц изобразил на лице просветление:

– Эге, Мюллер! Да ваши костоломы в две секунды замучили ее до смерти! А теперь хотят все спихнуть на меня! Я, конечно, понимаю, русские радистки не попадались уже три года! Но зачем же так внаглую?! Дайте-ка мне этого вашего Холтофа! Я ему прочищу мозги!

Штирлиц протянул руку, как будто за телефонной трубкой. Он отчаянно блефовал. Главное – успеть вывезти пастора и Кэт. А там будет видно.

Мюллер пожевал губами.

– Холтоф погиб. Полчаса назад в здание гестапо попала американская бомба…

Штирлиц развел руками и принял скорбный вид.

– Мюллер, дружище… Мои соболезнования… Если я могу чем-то помочь…

Ее благородие госпожа Удача вновь улыбалась полковнику Исаеву, и внутренне он улыбался ей в ответ.

– Сорок пять лучших гестаповцев… Два десятка готовых на все арестантов. Гвинейский и эквадорский резиденты… Что за невезение!

На Мюллера было жалко смотреть. На секунду Штирлицу стало жаль всех этих скромных тружеников плаща и топора, которые какой-нибудь час назад весело шутили, носились по этажам управления, вели допросы, составляли протоколы, в общем, занимались обычными гестаповскими делами, а теперь, убитые безжалостной американской бомбой, лежат вперемешку со стеклом и камнем. Долгое пребывание на высоком посту в рейхсканцелярии постепенно примирило его с некоторыми дурными привычками гитлеровцев, хотя даже сам себе он не решился бы в этом признаться.

– Держитесь, старина! – Штирлиц тронул Мюллера за плечо и направился к выходу.

Перед дверью он обернулся, собираясь сказать запоминающуюся фразу, но Мюллер устало махнул рукой:

– Идите Штирлиц, идите. Попробуйте хотя бы раз запомниться мне с закрытым ртом. Не будьте формалистом.

Штирлиц, внутренне чертыхнувшись, вышел.

А ведь Мюллер прав. Все шпионы попадаются на мелочах. Не будь Мюллер так расстроен гибелью коллег, вполне мог бы подловить Штирлица на излишней педантичности.

На лестнице послышались тяжелые шаги и сопение, похожие на звук выходящего из воды бегемота.

«Борман», – понял Штирлиц, и не ошибся.

Появился багровый, брызжащий слюной Борман. Он был вне себя.

– Добрый день, партайгеноссе Борман! – поприветствовал товарища по партии Штирлиц.

– Убили! – горестно выкрикнул в ответ Борман. – Убили, сволочи!

– Кого убили? – притворно обеспокоился Штирлиц. – Надеюсь, не фюрера…

– Шофера убили, – громко застонал Борман. – Такого шофера угробили! Лучший шофер во всем Рейхе был! И что мне теперь – самому садиться за руль?

Штирлиц деликатно молчал.

– Такой человек! Вместе ездили на охоту и на рыбалку! До Шварцвальда долетал за два часа! Эх…

Дверь кабинета Геббельса чуть приоткрылась и тут же захлопнулась. Это не ускользнуло от внимания Бормана.

– Сволочи! – выкрикнул он в том направлении. – Радуйтесь! Не нравились им, видите ли, мои поездки за город! Мои жареные на костре кабаны! Мои голые бабы!

Штирлиц незаметно усмехнулся. Разгульная жизнь Бормана была в рейхсканцелярии всем известна.

– Да вы знаете, с какого я года в партии? Забыли, чем вы все мне обязаны? Забы-ыли! Ну ничего, я вам напомню! Ишь, привыкли: Борман, иди туда, Борман, подай то! А чуть что, сразу – неарийское поведение! Порочащие связи! Партбилет на стол! Ну, я вам покажу! Я вам такое золото партии покажу, что за двести лет не найдете! Я вам всем устрою загадки Третьего рейха! Мало не покажется!

Штирлиц тактично взял Бормана под руку:

– Партайгеноссе, мне кое-что известно…

– А как он варил вестфальский гороховый суп! – продолжал стенать Борман.

Штирлиц отдернул руку и весь обратился в слух.

– Да вы никогда в жизни такого супа не ели! На копченых ребрышках! С белыми жареными колбасками! Разве вам это понять?..

Штирлиц решился на рискованный шаг.

– А бабушка клала в этот суп жареную треску! – компанейски воскликнул он. – Моя бабушка была вестфалка!

«Или вестфалийка? – на миг усомнился он. – Надо будет заглянуть в словарь. В этой проклятой рейхсканцелярии забудешь все нормальные слова…»

– Какая треска, что вы несете! Вы путаете с гамбургским супом рыбака! А в вестфальский гороховый суп кладут жареные белые колбаски и копчености.

– Ну, разумеется! – поддержал разговор Штирлиц. – Шкварки, жареный лук, нарезанную ломтиками свинину, на которой варился бульон…

– Все правильно: шкварки, жареный лук, мясо, белые колбаски. Но это в самом конце! А вот ребра или другие копчености должны немного повариться! Чтобы, значит, суп…

Борман вдруг остановился и строго посмотрел на Штирлица: