Территория Бога. Пролом

— Не могу сказать, что книга Шаламова мне очень понравилась. Мне кажется, она написана пристрастно, с большим чувством, чем следовало бы. Тогда на Вишере все было проще, хотя порой и хуже, чем изображено в антиромане. Моего земляка Ивана Бахтомина в штрафном участке на Волынке, у Помянённого, до смерти заморили голодом. В то время угнетало не столько начальство, сколько засилье организованной шпаны. Как тот случай в челябинской тюрьме.

Михаил Бутаков видит прошлое Вишеры не так, как Варлам Шаламов. Но вероятно, поэтому мы и люди, что разные.

— А необыкновенных каких-либо заключенных или ссыльных вы знали?

— Нет, не знал.

— А царского доктора?

— Доктора? Он был врачом при царском дворе. Михаил Михайлович Костров. Когда на «Потёмкине» вспыхнуло восстание, матросы выбросили за борт всех офицеров, кроме одного — корабельного врача. Который умер позднее, в 1942 году, на Вишере.

Был здесь и Василий Васильевич Кондырев, полковник царской армии. Потом он служил в Красной — и запил. С тоски, наверное. Он жил в бараке сангородка с женой. После войны преподавал в автошколе.

— А фрейлину императрицы, которая владела шестью языками, вы знали?

— А, Наталью. Она была фрейлиной императрицы-матери, Марии Фёдоровны. Помню, когда у нее родился сын, каждый день покупала ровно пятьдесят граммов масла для мальчика. Так все рассчитала. Аккуратной женщиной была…

В антиромане Варлам Шаламов пишет, что многие аристократы отлично владели каким-либо ремеслом. Так, полковник Панин возглавлял на Вишере столярную мастерскую, а тот же Шан-Гирей работал агрономом.

Люди еще встречались те, а страна была уже не та. Все боялись друг друга. Говорили, если стоят трое, то двое наверняка сексоты.

— А вас расколоть пытались? — спрашиваю.

— Не раз, — отвечает.

— Что предлагали?

— Женщину.

— А вы?

— Сам найду, говорил.

— Нашли?

— Нашел…

Этой парой, Михаилом Никоновичем и Юлией Фёдоровной, рассказывают, все любовались в городе — оба красивые, статные. Когда впервые встретились, она была замужем, имела двоих детей. Дочерей поделили с мужем.

Бывший муж Юлии Фёдоровны, механик речного флота, на войне стал Героем Советского Союза. А Михаил Никонович не получил ни медали, ни звездочки — даже на погоны. Имел одну контузию и одну награду.

Заслуги признавались, а звания не давались. А он чести никому не отдавал. Под сорок уже было. Старшину роты железнодорожных войск солдаты называли «дядей Мишей».

Он улыбается, вспоминая это:

— Из-под Архангельска сняли нас — аллюр три креста! — и под Сталинград…

Там и получил контузию с наградой: «…за проявленное им отличие в боях с немецкими захватчиками судимость по приговору выездной тройки ОГПУ в 1930 г. по ст. 58–10 УК РСФСР с него снята. Военный совет Южного фронта. 4 мая 1943 г.».

Двухэтажный бревенчатый дом в центре города. В небольшой уютной квартире тепло и чисто. Мебель послевоенного образца. Старые фотографии, на которых хозяин яростно молод и полон сил.

— И на фронте приходилось постоянно сдерживаться, молчать — было о чем…

Войну он закончил в Германии, неподалеку от подземного бункера немецкого генштаба. До сорок шестого находился в госпитале, а потом вернулся к семье, на Вишеру. Работал на разных должностях, в том числе и главным бухгалтером комбината. Так вот, если коротко, о девяностолетней жизни. Жизни, в которой он всегда был со всеми и всегда — один.

Этот город самый ровный и чистый в области. Он стоит на песке, улицы покрыты асфальтом, а крыши бараков — мшистым налетом времени. В этом городе жили столичные аристократы, поволжские немцы, крымские татары, греки, армяне и болгары. Одни привезли сюда запах черноморского табака и кофе, другие — сундучки с веерами и фотографиями придворных.

Если подняться на вершину Полюда, то слева увидишь стометровую скальную стенку Ветлана над рекой, а вдали, за синей тайгой, — Камень Помянённый. Тот, который обо всех помнит и обо всем молчит. И на вершине, в одиноком раздумье, ты вспомнишь слова с первой страницы антиромана: «Здесь была возможность понять навсегда и почувствовать всей шкурой, всей душой, что одиночество — это оптимальное состояние человека… Идеальная цифра — единица. Помощь единице оказывает Бог, идея, вера».

Правее увидишь узкую и светлую полоску города, растянувшегося по берегу холодной и стремительной реки, имя которой каждый выбирает себе сам.

О, эти вишерские старики, они выпили всю мою кровь своими жестокими рассказами!

«Не знаю, может, это у меня психическое отклонение — хроническое чувство вины перед каждым встречным человеком?» — размышлял Василий в одном из писем.

Я понимал, что это такое, — я вырос в стране, где каждый был прав и смертельно последователен в собственных доказательствах. Поэтому лучше молчать и жить в уединении… Но что делать, если тебя достали и тут? Ты ведь уже пришел к выводу, что не имеешь права… Ничего не имеешь, кроме чувства первородной вины… Да что перед встречным, того же Анатолия Ведерникова Василий вообще не видел, а только слышал каждый день — голос, который приходил из-за Тулыма…