Террор

Фицджеймс и Крозье нашли место во главе задрапированного белым стола и уселись на стулья, услужливо отодвинутые для них по взвизгнувшему льду мистером Фарром, грот-марсовым старшиной, которому Крозье устроил строгий допрос несколько часов назад. Рядом с ними сидел мистер Блэнки со своим коллегой, ледовым лоцманом мистером Рейдом, а также Эдвард Литтл с полудюжиной офицеров с «Эребуса». Все четверо корабельных врачей расположились группой на другом конце белого стола.

Крозье снял рукавицы, несколько раз согнул и разогнул замерзшие пальцы в шерстяных перчатках и осторожно попробовал мясо, стараясь не прикасаться губами к металлической вилке. Жаркое из медвежатины обожгло язык. Тут он едва не рассмеялся в голос: стоит стоградусный мороз, пар от дыхания висит перед ним облаком ледяных кристаллов, лицо спрятано глубоко в тоннеле из шерстяных шарфов, шапок и «уэльского парика» – а он только что обжег язык. Он повторил попытку, на сей раз прожевав и проглотив кусок.

Стейка вкуснее он в жизни не пробовал. Это удивило капитана. Много месяцев назад, когда они в последний раз ели свежую медвежатину, жареное мясо показалось прогорклым на вкус и запах. Люди тогда сильно отравились печенью и, возможно, еще какими-то внутренними органами животного. Тогда они решили, что мясо белого медведя они станут есть только в самом крайнем случае: если над ними нависнет угроза голодной смерти.

А теперь это пиршество… это роскошное пиршество. Все вокруг него в белом зале – и, очевидно, за покрытыми парусиной бочками, сундуками и столами в соседних, оранжевом и фиолетовом залах – с жадностью уплетали мясо. Смех и болтовня счастливых людей с легкостью перекрывали и рев огня в жаровне, и хлопанье парусины на вновь поднявшемся ветру. Здесь, в белом зале, мало кто пользовался ножом и вилкой должным образом – иные просто натыкали кусок мяса на вилку и рвали зубами, но большинство ели прямо руками в рукавицах. Со стороны казалось, будто сто пятьдесят изголодавшихся хищников с упоением пожирают свою добычу.

Чем дольше Крозье ел, тем с большей жадностью. Фицджеймс, Рейд, Блэнки, Фарр, Ходжсон и остальные – даже Джопсон, вестовой капитана, сидевший за соседним столом с прочими вестовыми, – похоже, поглощали мясо с таким же смаком. Один из помощников мистера Диггла, наряженный китайским младенцем, обходил столы, раскладывая на тарелки дымящиеся овощи со сковороды – Крозье видел железную печь с вельбота с булькающими кастрюлями на ревущих горелках, когда вошел, – но консервированные овощи, пусть замечательно горячие, казались просто безвкусными по сравнению с восхитительной свежей медвежатиной. Только положение начальника экспедиции не позволило Крозье протолкаться в начало очереди и потребовать добавки, когда он доел свой огромный стейк. Лицо Фицджеймса полностью утратило прежнее рассеянное, отстраненное выражение, – казалось, молодой командор готов разрыдаться от счастья.

Внезапно – в тот момент, когда большинство мужчин уже управились со своим мясом и принялись пить хмельное пиво, пока оно не превратилось в лед на морозе, – персидский король, стоявший у входа в фиолетовый зал, начал крутить ручку музыкальной шкатулки.

Бурные аплодисменты – оглушительное хлопанье толстых рукавиц – раздались при первых же дребезжащих, бренчащих звуках, исторгнутых примитивным аппаратом. Многие ценители музыки на обоих кораблях жаловались на музыкальную шкатулку – мол, звучание вращающихся металлических дисков почти ничем не отличается от фальшивого голоса старой шарманки, – но эту мелодию все узнали мгновенно. Десятки человек поднялись на ноги. Другие запели хором, выдыхая клубы пара, которые всплывали над головами в ярком свете факелов, проникающем сквозь белые парусиновые стены. Даже Крозье расплылся в идиотской ухмылке, когда слова первой строфы отразились эхом от громадного айсберга, нависающего над ними в морозной ночи.

Когда Господь нас сотворил,Откликнулись мы на призыв

Тех ангельских хоров, что мыПоныне слышим. Вторя им…

Капитаны Крозье и Фицджеймс встали и присоединились к хору голосов, ревущих первый припев:

Правь, Британия, морями.

Нам вовек не быть рабами!

Чистый тенор молодого Ходжсона взмыл ввысь, когда мужчины в шести из семи разноцветных парусиновых залов затянули вторую строфу:

Нет народов на земле,Что не никнут в кабале.Ты един в своей свободе,

Побеждаешь поневоле.

Смутно сознавая, что через два зала от белого, при входе в пурпурный, возникло какое-то оживление, Крозье запрокинул голову и – разгоряченный виски и жарким из медвежатины – заревел вместе со своими людьми:

Правь, Британия, морями.Нам вовек не быть рабами!