– Иди сюда, мама! – кричит одна из двух девочек, сидящих за столом. – Уверяю, ты найдешь это занятным.
– Я найду это ужасным, – говорит мать, неряшливая женщина средних лет, лоб которой – от туго зачесанных назад седоватых волос до густых насупленных бровей – разделяет пополам постоянная вертикальная морщина. – Не возьму в толк, как вам удалось уговорить меня на такое.
Крозье может лишь удивляться безобразной невнятности американского произношения. Большинство американцев, с которыми он имел дело, были матросами флота Соединенных Штатов или китобоями.
– Скорее, мама!
Девочка, обращающаяся к матери столь повелительным тоном, это шестнадцатилетняя Маргарет Фокс. Она скромно одета и привлекательна на жеманный, глуповатый манер, как почти все немногие американки, с которыми Крозье доводилось встречаться в обществе. Вторая девочка за столом – это одиннадцатилетняя сестра Маргарет, Кэтрин. Младшая девочка, чье бледное лицо еле видно в мерцающем свете свечи, больше похожа на мать, вплоть до темных бровей, слишком туго зачесанных назад волос и уже наметившейся морщинки на лбу.
В щели между пыльными портьерами сверкает молния.
Мать и две девочки берутся за руки, взяв в кольцо круглый дубовый стол. Крозье замечает, что кружевная салфетка на столе пожелтела от времени. Все три закрывают глаза. Пламя единственной свечи трепещет при ударе грома.
– Есть тут кто? – спрашивает шестнадцатилетняя Маргарет.
Громкий удар. Не гром, но резкий стук, словно кто-то долбанул по столу деревянным молотком. Руки всех присутствующих покоятся на столе, на виду.
– О Господи! – вскрикивает мать, явно готовая вскинуть руки и в страхе зажать рот.
Две дочери крепко держат ее, не давая разорвать круг. Стол покачивается от их усилий.
– Сегодня вы – наш проводник? – спрашивает Маргарет. Снова громкий СТУК.
– Вы пришли, чтобы причинить нам зло? – спрашивает Кэти.
Два СТУКА, даже громче предыдущих.
– Вот видишь, мама? – шепчет Мегги. Снова закрыв глаза, она спрашивает театральным шепотом: – Вы – тот самый добрый мистер Сплитфут, который общался с нами вчера ночью?
СТУК.
– Благодарим вас за то, что вчера вы убедили нас в реальности своего существования, мистер Сплитфут, – продолжает Мегги. Она говорит так, словно находится в трансе. – Благодарим вас за то, что рассказали маме подробности, касающиеся ее детей, назвали возраст каждого и упомянули про шестого ребенка, который умер. Вы ответите на наши вопросы сегодня?
СТУК.
– Где экспедиция Франклина? – спрашивает маленькая Кэти.
ТУК-ТУК-ТУК-тук-тук-тук-тук-ТУК-ТУК-тук-ТУК-ТУК… Стук продолжается с полминуты.
– Это и есть Спиритический Телеграф, о котором вы говорили? – шепчет мать.
Мегги шикает на нее. Стук прекращается. Крозье видит, словно проницая взглядом сквозь деревянную столешницу и шерстяную ткань юбок, что обе девочки обладают феноменальной подвижностью суставов и по очереди щелкают пальцами ног. Удивительно громкий звук для таких маленьких пальчиков.
– Мистер Сплитфут говорит, что сэр Джон Франклин, которого, как пишут в газетах, все ищут, пребывает в добром здравии и находится со своими людьми, которые тоже пребывают в добром здравии, но очень напуганы, на кораблях во льдах возле острова, расположенного в пяти днях плавания от места, где они зимовали в первый год путешествия, – нараспев говорит Мегги.
– Там, где они сейчас, очень темно, – добавляет Кэти.
Снова раздается частый стук.
– Сэр Джеймс просит свою жену Джейн не тревожиться за него, – переводит Мегги. – Он говорит, что скоро встретится с ней – на том свете, если не на этом.
– О Господи! – снова восклицает миссис Фокс. – Мы должны позвать Мери Редфилд и мистера Редфилда, и Лию, конечно, и мистера и миссис Дьюслер, и миссис Хайд, и мистера и миссис Джуел…
– Т-ш-ш! – шипит Кэти.
ТУК-ТУК-ТУК, тук-тук-тук-тук-тук-тук, ТУК.
– Проводник не хочет, чтобы ты разговаривала, когда Он ведет нас, – шепчет Кэти.
Крозье стонет и грызет кусок кожаного ремня. Спазмы, начавшиеся в желудке, теперь превратились в мучительные конвульсии, сотрясающие все тело. Он то дрожит от холода, то сбрасывает одеяло, обливаясь потом.
Он видит мужчину, одетого по-эскимосски: меховая парка, меховые сапоги, меховой капюшон, как у леди Безмолвной. Но мужчина стоит на дощатой сцене перед рампой. На заднике за ним нарисованы лед, айсберги, зимнее небо. Сцена усыпана фальшивым белым снегом. На ней лежат четыре распаренные собаки с высунутыми языками, похожие на лаек гренландских эскимосов.