Террористы

Мне не придется участвовать в последней борьбе. Судьба обрекла меня на раннюю гибель, и я не увижу победы, не буду жить ни часа в светлое время торжества, но своей смертью сделаю то, что должен, и большего от меня никто на свете требовать не может».

Петербург, казалось, дышал битвой. Чувствовалось страшное напряжение и усталость. Террору народовольцы отдавали все силы, потому что иначе его бы не было. В очередном пятом февральском номере газеты «Народная воля» Лев Тихомиров писал, что социально-революционная партия может стать силой только в борьбе и получить в глазах народа обаяние силы путем непрерывных схваток. Вера Фигнер заявила, что после царского взрыва каждый крестьянин спросит, кто и за что убил царя? Ему надо ответить, что его убили народовольцы ради народных чаяний, и это даст революционерам империи такой авторитет, который они завоевали за десятки лет агитации и пропаганды.

К 1881 году, за пять лет деятельности партии революционеров, в империи произошли сто пятьдесят рабочих стачек и двадцать тысяч поджогов помещичьих имений. М. Лорис-Меликов доложил царю, которому оставалось жить меньше месяца, что «предпринятые правительством меры оказывают благотворное влияние на общество» и попросил его из-за опасности покушения не покидать Зимний дворец. Лорис предложил царю разрешить нескольким земским представителям присутствовать на заседаниях ничего не решавшего Государственного совета в качестве наблюдателей. Обсуждение этого предложения было назначено на 4 марта 1881 года.

25 февраля Желябов, Кибальчич и метальщики провели успешное испытание ручных бомб. Желябов вызвал из Одессы своего друга детства адвоката Михаила Тригони. Полиция и жандармы следили за всеми знакомыми руководителя «Народной воли» и засадами был забит весь Петербург. 27 февраля вечером Николай Слатвинский-Желябов пришел в комнату 12 гостиницы Мессюро на углу Невского проспекта и Караванной улицы, в которой остановился Тригони, почти единственный легальный народоволец. Их тут же арестовали и в полиции Окладский незаметно опознал в Слатвинском Желябова. Утром 28 февраля Лорис-Меликов радостно докладывал Александру II, что «главный террорист России наконец пойман». Этим же утром по доносу дворника дома Менгдена на Малой Садовой улице, которому уже несколько раз хозяин сырной лавки Кобозев приказал сбросить дрова во дворе, и не вносить их внутрь склада, за что дворник всегда получал раньше деньги, в Лавку сыров нагрянула комиссия. Если бы это был обычный полицейский обыск, для революционеров на Садовой все было бы конечно. Санитарно-эпидемиологический осмотр проводил генерал Мравинский с приставами.

Генерал потрогал сыр, лежащий наверху бочек с землей, приказал убрать грязь в лавке, которая скопилась за масленицу, когда в лавке было много покупателей, и пришел чуть ли не на центр на склад, заваленный землей из подкопа, прикрытой рогожами с наваленным на них углем и дровами. Мравинский ткнул палкой в уголь, приказал навести порядок на складе, затем прошел в жилую комнату. Генерал для чего-то постучал по деревянной панели стены, за которой был подкоп, но почему-то ничего не услышал. Зачем обшивка, спросил Мравинский. От сырости, ответил Богданович. Приставы составили акт об устранении антисанитарии, Кобозев его подписал, проводил комиссию до входа, закрыл дверь и вытер холодный пот. Смертельная игра «в быть или не быть» закончилась.

Вечером в квартире на Вознесенском проспекте собрался Исполнительный Комитет – Перовская, Исаев, Фигнер, Корба, Суханов, Грачевский, Тихомиров, Ланганс, Лебедева и Фроленко. Перовская объявила резолюцию и Исполнительный Комитет в три часа дня, в субботу 28 февраля, единогласно постановил: «Действовать завтра, 1 марта, действовать во что бы то ни стало, потому что другого случая, возможно, не будет!»

Уже было известно, что сотни полицейских опрашивают тысячи петербургских дворников, чтобы определить квартиру Желябова-Слатвинского, узнают, кто из жильцов не ночевал дома.