Террористы

С той поры, когда Мартин Бек и его сверстники были детьми, рождество из милого традиционного семейного праздника успело превратиться в широковещательное торговое действо, коммерческую свистопляску. Месяц с лишним, вплоть до великого дня — сочельника, оголтелая реклама нещадно истязала нервы людей, причем с единственной целью: выжать из них все деньги до последнего гроша. По идее рождество — праздник малышей, но сколько бедных малюток плачут от стресса и изнеможения задолго до того, как нанятый (и нередко пьяный в лоск) Дед Мороз наконец постучит в дверь.

Многие отрасли коммерции делали всю ставку на рождество. Взять продажу книг. Писатели, чьи книги не разошлись во время рождественской страды, могли, как правило, класть зубы на полку, ибо в сочельник вечером перед книжными прилавками словно опускался железный занавес. Правда, это почему-то было характерно именно для Швеции — даже в милой соседней Дании книги продавались во все времена года, и спрос на них определялся качеством.

Сверх того, на жителей страны находило какое-то судорожное стремление к перемене мест. Тянулись нескончаемые автомобильные вереницы; раскупались все билеты на коллективные воздушные экскурсии в Гамбию, Мальту, Марокко, Тунис, Малагу, Израиль, Канаду, Португалию, на Капри, Родос, Канарские и Фарерские острова и в прочие, малопривлекательные в это время года края; донельзя запущенные государственные железные дороги формировали кучу дополнительных составов; весьма неудобные автобусы устремлялись к самым таинственным целям — таким, как Сэфле, Боргхольм и Хьо. Даже в пригородные катера и в суда, идущие на Готланд, набивалось полно пассажиров.

Мартин Бек не смог уснуть в поезде, хотя высокий ранг позволил ему добыть билет в купе первого класса. И не только потому, что второй пассажир храпел, скрипел зубами, разговаривал во сне и поминутно слезал с верхней полки, чтобы отправить естественную надобность, как говорят манерные представители высшего общества. Это началось уже в Эльвшё, и, когда поезд загремел по стрелкам на въезде в Мальмё, бедняга в четырнадцатый раз двинулся в уборную. Не иначе, он страдал воспалением мочевого пузыря.

Однако все это не трогало Мартина Бека, во всяком случае, не слишком трогало. А не давали ему покоя мысли, которые разбегались во все стороны. Больше всего он думал о Гейдте.

Несколько часов назад, когда Рея стояла перед окном в его квартире на Чёпмангатан, а сам он, лежа на кровати, любовался ее спиной и крепкими икрами, ему вдруг вспомнилось предупреждение Гюнвальда Ларссона, и он еле удержался от того, чтобы вскочить и оттащить ее от окна. Гюнвальд Ларссон редко говорил такие вещи, и только если на то были веские причины. Несколько позже, пока Рея, непрерывно болтая и гремя посудой, превращала омара в изысканное лакомство, Мартин Бек прошел по комнатам и опустил все занавески.

Гейдт, конечно, опасен, но точно ли он находится в Швеции?

И можно ли считать сей вопросительный знак достаточно веской причиной, чтобы Мартин Бек испортил рождество четверым добросовестным сотрудникам, у троих из которых к тому же есть дети?

Что ж, будущее покажет. Или ни черта не покажет.

В глубине души Мартин Бек желал, чтобы Гейдт выбрал путь через Осло. Возможность хорошенько врезать ему по сопатке будет лучшим рождественским подарком для Гюнвапьда Ларссона.

Еще он подумал о том, что Меландер и Рённ способны заразить своей флегматичностью всю Хельсингборгскую полицию. А впрочем, они оба молодцы. Меландер всегда им был, и Рённ, вопреки обилию пессимистических предсказаний, стал молодцом, так что, если Гейдт изберет этот путь, ему вряд ли удастся уйти.

Вот Мальмё… Да уж, Мальмё с точки зрения пограничного контроля — чистый ад. Почти все наркотики и многое другое поступает в страну через Мальмё.

Человек с недержанием мочи первым соскочил на пол, и, поскольку Мартин Бек поленился отвернуться, пришлось ему созерцать процесс одевания. Мелькали носки, трусы, майки, долго длилась возня с брюками и подтяжками; все же наконец и Мартину Беку предоставилась возможность одеться.

Он потопал в «Савой», где останавливался каждый раз — правда, не так это часто случалось, — и был очень тепло встречен швейцаром с длинными фалдами.

Поднялся в свой номер, побрился, принял душ, доехал на такси до полицейского управления и вошел в кабинет Пера Монссона. Год выдался для местной полиции тяжелый, отчасти даже удручающий, но по Монссону этого не было видно. Он безмятежнее прежнего жевал свои вечные зубочистки.

— Бенни? — сказал Монссон. — Его здесь нет. Он поселился на гидропланной пристани.

В Мальмё невесть почему суда на подводных крыльях называют гидропланами, хотя на самом-то деле гидроплан — вид самолета.

— А как остальные точки?

— Всюду строжайший контроль. Да только очень уж много народу едет в эти дни в Данию. И оттуда. Прямо психоз какой-то. Но…

— Ну?

— Внешность у него подходящая, у этого Гейдта. Косая сажень. Ему прямо хоть на четвереньки становись и собакой прикидывайся. Да только в Данию запрещено возить собак. Тамошние лисы заражены бешенством.