Террористы

Шестеро друзей решили уходить с отбитым Мышкиным сначала на орловских рысаках, потом через пятьдесят километров пересесть в извозчичьи тройки под Москвой и сесть в поезд в Вязьме, чтобы кружным путем доехать до Петербурга. Опытный, пять раз уходивший из полицейских рук Николай Колодкевич предложил провести акцию прикрытия во время захвата тюремного этапа и она товарищам понравилась. Члены Исполнительного Комитета «Народной воли» гармонично дополняли друг друга и поэтому у них все получалось.

За три дня до этапной атаки загримированный Баранников на Тверской заставе в самом начале Петербургского тракта нанял две ямщицкие тройки до самой столицы, приказав, чтобы они в течение недели день и ночь ждали пассажиров. После налета полиция в первую очередь ринется на заставу ловить революционеров, которые туда не придут. Желябов проехал до Вязьмы и обратно, проверил пути отхода до метра и минуты, определил подставы по пути, посмотрел железнодорожное расписание поездов на чугунке. Они все останавливались в маленьком и незаметном Гжатске, и народовольцы решили садиться на поезд именно там. Билетов заранее не брали. Можно было ехать на Ростов или Ярославль, но народовольцы не могли себе позволить никакого риска. Западную дорогу жандармы перекроют в последнюю очередь. Они поставят заслоны только в Смоленске, до которого революционеры не доедут.

Халтурин подкупил бутырского палача и тот за сто рублей не стал забивать Мышкина перед этапом, в котором вперемешку вели уголовных и политических преступников империи. Революционеры несколько раз выезжали под Москву на место налета на этап, примеривались. Место было удобное для атаки, в тридцати километрах от Рогожской заставы, за шесть часов ходьбы устанут не только кандальники, но и солдаты охраны. Жандармы сибирские этапы не сопровождали, ленились, преступников вели армейские солдаты. Пригорок вдоль Владимирского тракта был покрыт кустами. Атака, потом на дрожки с дороги на проселок, через Подольск и Нарофоминск к Можайску. Все должно получиться.

С девяти часов утра хмурого мартовского утра шестеро народовольцев сидели в засаде. Дрожки с рысаками стояли сзади пригорка. Этап ожидался около двенадцати часов дня, в сопровождении взвода солдат с двумя унтер-офицерами, охранявшими триста этапников. Шансов остаться в живых у Михайлова, Квятковского, Баранникова, Желябова, Колодкевича и Халтурина почти не было, и народовольцы это хорошо понимали. Двадцать восемь солдат с винтовками против шести революционеров с берданами и револьверами, это был совсем не равный счет, с учетом того, что народовольцы не хотели никого убивать. У них было только несколько минут, а может быть, и секунд.

По Владимирскому тракту брел каторжный этап. Впереди медленно двигались люди с кандалами на руках и ногах, за ними шли не закованные, уже измученные этими длинными километрами дороги. На серых убитых арестантских халатах спереди и сзади желтели бубновые тузы, видные издалека. У подпиленных сосен внизу пригорка со слегами и колунами лежали Баранников и Желябов.

Михайлов, Квятковский, Колодкевич и Халтурин в линию легли на пригорке. Мышкина пока определить было нельзя, в этой серой от поднятой пыли колонне слез. Этап почти поравнялся с подпиленными деревьями и народовольцы одновременно подняли на лица повязки. Опознавать солдатам будет некого.

Мышкин двигался в первом ряду, бледный, как сама смерть. Две громадные сосны разом обрушились перед шедшим вперед солдат унтер-офицером и тут же ахнул ружейный залп. Страшным голосом вставший Александр Михайлов прогремел: «Солдаты! Положите винтовки!» Еще раз под солдатские ноги ахнули берданы. В пороховом дыму зазвенела мертвая тишина, почти сразу нарушенная звяканьем бросаемого оружия. Народовольцы с винтовками наперевес уже стояли вокруг конвоя и, казалось, были везде и всюду. Михайлов страшно прокричал: «Кругом! Шагом марш!» Ошарашенные и ничего не соображавшие солдаты повернулись и как оловянные пошли назад и вбок, и были хорошо видны их напряженные, ожидавшие пули спины. Такого в империи не было никогда, еще никто не нападал на каторжные этапы, и конвой просто не знал, что делать, и поэтому сразу подчинялся резкому приказу этих страшных и вооруженных до зубов великанов с замотанными лицами. Солдаты знали, что если бы колонна слез взбунтовалась, то они должны были ее расстрелять. Если бы каторжный в кандалах набросился на конвой, солдаты должны были его застрелить. Тридцать конвойных никак не ожидали налета, и солдатам было очень страшно.