План Саблонье привел в восторг обеих женщин, в глазах которых он неимоверно вырос как опытный революционер, сумевший не только спасти своих товарищей, но еще извлечь для них пользу из козней врагов. Однако Саблонье не забыл и себя: он в тот же день сообщил Легранжу, что ему удалось попасть на след крупного заговора. Это сообщение не очень обрадовало Легранжа. Ему не особенно улыбалось вмешательство в затеянную им провокаторскую махинацию такого ловкого пройдохи, как Саблонье. Но делать было нечего. Пришлось против воли щедро вознаградить своего тайного агента и поощрить его к дальнейшим разведкам. Саблонье не ограничился этим успехом. Он сообразил, что извлечет для себя еще большую выгоду, если предложит свои услуги соперничавшему с Легранжем начальнику частной охраны императора Ирвуа. Его расчет оказался правильным, и в историю с биноклем попал также и Ирвуа.
Флориани, известившая о своем приезде Легранжа, мастерски выполняла план Саблонье. Она каждый день выдумывала новые препятствия, выманивая у сыщика крупные суммы денег. Наконец, терпение последнего дошло до крайних пределов, и он заявил, что дела его требуют немедленного возвращения в провинцию и что с покушением необходимо поторопиться. Флориани поняла, что тянуть с развязкой опасно, и назначила день покушения. Легранж обо всем тогда донес своему начальнику Пьетри, уверив его, что все меры приняты и что преступники будут взяты на месте преступления с уличающим их снарядом.
Наступил день покушения. Император со своей семьей явился в театр. Вся полиция была на ногах. Но спектакль прошел спокойно. Заговорщика с биноклем в зале не оказалось…
Легранж бросился в гостиницу, в которой остановилась Флориани. Но ему там заявили, что эта особа накануне вышла из своей комнаты с маленьким чемоданчиком и больше не возвращалась. Перед ее уходом на ее имя был получен тяжелый ящик. Легранж приказал вскрыть тот ящик — в нем оказались камни и солома.
Несчастному сыщику пришлось еще, в довершение всех бед, заплатить в гостинице по счету своей… возлюбленной.
Дело, конечно, замяли. Но оно обошлось казне довольно дорого. Легранж на «открытие заговора» истратил сорок тысяч, а Ирвуа — десять тысяч франков.
Эта неудача, впрочем, не отразилась на дальнейшей карьере доверенного шпиона Наполеона III. Он продолжал свою сыскно-правокационную деятельность вплоть до падения Второй империи.
О роли провокации в Третьей республике мы здесь не говорим, так как нам придется подробно остановиться на атом периоде в связи с делом Ландезена-Гартинга.
Такова была политическая полиция во Франции, послужившая прототипом всех полицейских учреждений на Западе, а также и в России.
Но нигде, ни в одном европейском государстве, ядовитый цветок провокации не распустился с такой пышностью, как на благоприятной почве русского царизма. Агенты-провокаторы в России являлись неизменными спутниками всякого революционного движения, направленного против самодержавной власти.
Декабристы в 1825 г. опрометчиво допустили в свои ряды некоего Шервуда, который их подло предал, подав докладную записку о тайном сообществе Александру I. В вознаграждение за свою измену Шервуд получил, между прочим, право именоваться впредь, вероятно в насмешку, Шервудом-Верным. Как большинство предателей, он оказался преступным во всех отношениях субъектом, и несколько лет спустя, несмотря на все его услуги, он был приговорен за мелкое мошенничество к тюремному заключению.
На всем протяжении XIX столетия, вплоть до последних дней самодержавия, «Царство провокации» не прекращалось в России. Власти беспрерывно осыпали своими милостями тайных «сотрудников», являвшихся самыми надежными столпами старого строя. Средства, употреблявшиеся на их содержание и на усиление их темной деятельности во всех сферах общественной жизни, поглощали большую часть бюджета, ассигнованного на тайную полицию.
От первой до высшей ступени бюрократической лестницы можно открыть следы их подвигов. К их помощи прибегают и министры и простые начальники охранных отделений. Ими пользуются не для одних только государственных надобностей, их употребляют и для сведения личных счетов.