Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря

– Этого мужу знать не дано. И он не вправе даже претендовать на это, иначе боги покарают его за гордыню. Он может лишь стремиться к подобной чести и полагаться на бога. Чтобы узнать о подобном, не спрашивают людей – знак подают небеса.

– Какой знак? – спросил я, но он покачал головой.

– Боги объявят свою волю, когда им будет угодно.

Я основательно поразмыслил о подобной чести, и под сыном Талоса обломилась ветвь, выдержавшая мой вес, но не его. Он заработал перелом руки, а я – порку. Бог не даровал знака; выходило, что он недоволен.

Позади конюшни располагалось стойло дворцового быка. Рыжий как глина, с короткими прямыми рогами, он напоминал мне Симо. Мы, мальчишки, любили дразнить его через ограду, хотя управитель давал тумака любому, пойманному за этим делом. Однажды мы следили за тем, как бык обслуживал корову, а когда представление закончилось, мне пришло в голову перескочить в бычий загон и перебежать через него.

После удовольствия бык благодушествовал, однако на мальчишек выходка моя произвела впечатление, что и привело меня на следующий день обратно. Жизнь сделала меня крепким, жилистым и быстроногим, и когда мальчишки соперничества ради присоединились к игре, я был уже мастером этого дела. Я набрал себе приятелей среди самых проворных и быстрых, и мы по двое-трое играли с быком на зависть всем остальным. Тем временем кто-то один следил, не идет ли управитель.

Бык тоже учился и вскоре начинал бить о землю копытом еще до того, как мы влезали на ограду. Дружина моя стала проявлять нерешительность, и наконец со мной остался лишь сын конюшего Дексий, не боявшийся ничего, что передвигалось на четырех ногах. Но оба мы все равно предпочитали, чтобы остальные отвлекали быка, пока мы прыгаем внутрь. Однажды, дожидаясь нужного мгновения, юный Дексий оступился и упал, когда бык смотрел на него.

Он был моложе меня и следовал за мной из приязни. Я понял, что сейчас произойдет, к тому же по моей вине. И, не видя иного выхода, прыгнул прямо на голову быку.

Я не помню отчетливо, что случилось потом, как все происходило и ждал ли я смерти. Удача позволила мне ухватиться за рога; будучи таким же новичком в подобных забавах, как я, бык непринужденно стряхнул меня. Я взлетел вверх, ударился животом о перекладину ограды и повис на ней. Мальчишки схватили меня и стянули вниз. Тем временем выбрался и Дексий, а поднявшийся шум привлек внимание управителя.

Дед посулил запороть меня до смерти, но, сорвав одежду, увидел такие синяки, словно бы я уже претерпел наказание, и, ощупав меня, обнаружил два сломанных ребра. Мать заплакала и начала расспрашивать, что на меня нашло. Но ей я не мог этого сказать.

К тому времени, когда кости мои срослись, настало время возвращаться в святилище. Симо научился кое-каким манерам, однако не забыл прокушенную руку. Теперь он никогда не называл моего имени, но всегда говорил «сын Посейдона». Это выходило у него слишком пресно, и мы оба знали, что он имеет в виду.

Когда наступал мой черед убирать в святилище, то, завершив дело, я всегда преклонял колени возле ручья и шепотом называл имя бога; если мне отвечал какой-нибудь ропот, я негромко произносил:

– Отец, яви мне знак.

Однажды в середине лета, когда мне исполнилось десять, полуденная тишина показалась мне небывало тяжелой. Трава в роще поблекла от жары, ковер из осыпавшихся сосновых игл приглушал каждый звук. Ни одна птица не пела, умолкли даже цикады; словно выкованные из бронзы, верхушки сосен застыли в глубокой синеве небес. Когда я выкатил треножник, он затарахтел подобно грому, непонятно почему повергнув меня в смятение. Я старался ступать осторожно, так чтобы не звякнул ни единый сосуд. И все это время в голове моей звучало: «Так уже было когда-то».

Покончив с делами, я не пошел к источнику, а просто вышел из святилища; по коже моей бегали мурашки.

Вытряхивавшая одеяла толстая жена Каннадиса приветствовала меня, и я почувствовал себя лучше; тут подошел Симо и обратился ко мне:

– Ну, сын Посейдона? Разговаривал ли ты со своим отцом?

Итак, он подглядывал за мной. Но даже это не задело меня, как было бы в иное время. Ранило меня то, что он не понизил голос, хотя весь мир как бы говорил: «Тсс…» Мне было неловко, словно бы волосы мои зачесывали в обратную сторону.

Симо пнул камень, что заставило меня стиснуть зубы.

– Я подглядывал сквозь ставни и видел старуху голой. У нее на пузе бородавка, – сказал он.

Голос его, нарушивший тишину, терзал мои уши. Оскорбленное безмолвие сгущалось вокруг нас.

– Уходи! – сказал я. – Разве ты не чувствуешь, что Посейдон гневается?

Он посмотрел на меня и с издевкой заржал. Но едва звук этот покинул его уста, в воздухе над нами зашелестели крылья. Все птицы в роще, оставив свои деревья, собрались над нашими головами с тревожными воплями. При этом звуке все во мне задрожало – мое тело, моя голова и конечности. Я не знал, что именно тревожило меня, но смех Симо стал невыносим.

– Убирайся! – завопил я и топнул ногой.

Нога моя ударила оземь, и твердь содрогнулась.