Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря

Потом она увидела, что я остановился и смотрю на нее, и закрыла рот двумя пальцами. Я повернулся, чтобы уйти, и вскрикнул от боли – не заметив того, я надорвал мышцу спины. Мать приблизилась и ласково ощупала меня, но я глядел в сторону.

– Тесей, сын мой, – проговорила она с мягкостью, едва не победившей меня. Мне пришлось стиснуть зубы. – Ничто не запрещает мне сказать тебе это: не я заставляю тебя страдать. И по-моему, я имею право судить об этом. – Она умолкла, глядя через прореху в дубовой листве на синее море. А потом произнесла: – Береговые люди были невежественны; они думали, что вечноживущий Зевс умирает каждый год. Но по крайней мере, они понимали, что некоторые дела следует предоставить женщинам. – Мать умолкла на миг и заметила, что я жду лишь ее ухода. И она отправилась прочь. А я повалился на землю.

Черная почва, пропитанная весенними запахами и усыпанная веками падавшими на землю листьями, поглотила мои слезы. В дубраве Зевса не подобает восставать против богов. Только что я сердился на Посейдона, ради каприза сломавшего, словно палку, мою гордость и швырнувшего ее оземь. Однако спустя некоторое время я осознал, что бог не причинил мне вреда, а скорее облагодетельствовал. И обижаться на него было бы высокомерием, недостойным благородного мужа, которого не должны смущать ни жестокость врага, ни доброта друга. Поэтому я, хромая, отправился домой – прямиком в горячую ванну, о которой успела позаботиться моя мать. Потом она растерла меня маслом, благовонными травами, но мы с ней не разговаривали.

Две недели я не мог бороться и сказал юношам, что упал со скалы. В прочих же отношениях жизнь моя шла как и прежде, только вот света больше не было. Те, с кем случалось подобное, поймут меня; смею сказать, таких будет немного, ибо в подобном состоянии муж легко умирает.

Ну а когда человек очутился во тьме, есть один только бог, которому он может молиться.

Раньше я никогда не выделял среди богов Аполлона. Конечно, я всегда молился ему, прежде чем натянуть тетиву на луке или струну на лире, а когда охотился, не скаредничал за счет его доли. Аполлон то и дело даровал мне целые сумы добычи. Бог этот глубок и знает все мистерии, даже женские, но он истинный и благородный эллин. И лучше помнить об этом, дабы не обидеть его. Аполлон не любит, когда в присутствии его проливаются слезы, – так и дождь едва ли приятен солнцу. Тем не менее он понимает горе: принеси ему свою скорбь в песне, и он заберет ее.

В небольшой лавровой рощице, неподалеку от дворца, стоял его алтарь, и я каждый день приносил Аполлону дары и играл перед ним. Вечерами в зале я пел только о войне; но здесь, оставшись один перед богом, я пел о печали, о юных девах, принесенных в жертву перед свадьбой, о владычицах сожженных городов, оплакивающих своих павших супругов, пел старинные песни берегового народа, сложенные о юных героях, которые, даже зная о назначенной за это смерти, целый год любят богиню.

Но нельзя же все время петь. И тогда печаль вновь наваливалась на меня, словно зимнее облако, обремененное снегом. В те дни я не мог выносить людей и, взяв собаку и лук, уходил в горы.

Как-то летом, целясь в мелкую дичь и всякий раз подбирая свои стрелы, я зашел очень далеко – в тот день ветер обманывал меня и мне удалось добыть лишь одного зайца. На закате я был еще на вершине и, поглядев вниз, увидел, как тень горы тянется к острову. Над склонами предгорий, укрытыми сумраком и деревьями, поднимался голубой дымок Трезена. Сейчас в домах наполняют светильники. Но наверху птицы еще исполняли негромкую вечернюю трель, и глубокий свет вычерчивал края каждой травинки.

Я поднялся на голую округлую вершину хребта, куда утром падают первые солнечные лучи; там и устроен алтарь Аполлона. По обе руки виднелось море; на западе – горы, высящиеся над Микенами. Дом жрецов, как и небольшое святилище, где хранятся священные предметы, был сложен из камня, потому что ветер на вершине силен. Под ногой пружинили вереск и чабрец, а за алтарем было одно лишь небо.

Мрачное настроение не отпускало меня. Я решил не ужинать в зале – чтобы не поссориться с кем-нибудь и не завести врагов. Возле гавани жила девица, которая могла бы вытерпеть меня, к чему обязывал ее род занятий.

С алтаря поднимался последний сизый дымок, и я остановился, чтобы приветствовать бога. Подстреленный заяц все еще оставался в моей руке. Я решил – не буду разрезать его. Не стоит скупиться перед Аполлоном. Пусть бог получит всю добычу, ведь он достаточно часто посылал мне дичь ни за что.