Теснота Пустоты

Пустота улавливала малейшие оттенки попыток Сепии потеснить её, и изобретательно вторила ей тем, что попеременно пыталась застать её врасплох на контрасте состояний — имитируя то разлитую форму, то прикидываясь жаропрочным сплавом.

Иногда, ей ненадолго удавалось одурманить здравый рассудок девушки, и тогда, Сепия с долей скрытого фетишизма, тайком рассматривала ажурную занавеску — её жестко накрахмаленные края, мечтая и самой ненадолго ощутить себя в строго присобранном или в фривольно расправленном виде.

Глядя на вычурную вязь арабесок, обрамляющую полотно, она с завистью думала о том, какого было тем мягким, беззащитным нитям, которых касался прохладный и твердый крючок, придавая им такую вычурную, изящную форму — когда они оба, такие инородные, сплетаясь изгибались в унисон, под надзором властной диктатуры узора.

Как же велик был соблазн, вот так мечтательно отдаваться этому сладостному наваждению, что искушало и пытало, истязало удовольствием; но Сепия продолжала удерживать себя в пределах своей формы и на это уходили почти все её силы.

Большую часть дня, она просто покачивалась в кресло-качалке, накрывшись с головой теплым пледом.

Теперь, главной целью в её жизни — было ничего не видеть. Одни предметы казались ей обольстительными, другие — забавными, а третьи — излучали покой и уют. Их эстетика, красота и изящество, от длительного любования ими — причиняли боль глазам, которые кровили, как будто смотрели на мир с лика кровоточащей иконы.

–

Вот и сегодня, кое-как поужинав, вместо того, чтобы отправиться в кровать, Сепия снова уселась в кресло, протянув ноги на маленьком стульчике и надев на глаза маску для сна.

В последнее время, Пустота давала знать о себе все меньше, как будто в попытке ослабить бдительность Сепии, чтобы нанести удар исподтишка.

Приближение её атаки, обнаружило себя еле слышным собачьим завываньем где-то со стороны правого полушария. И чем ближе она подкрадывалась, тем громче становился её голос — он, то каркал вороной, то плакал дитём малым, а затем Пустота и вовсе обезличилась, и в попытке поразить её дух, набросилась невыносимой, животной, рвущей на части, болью.

Сепия от ужаса металась между телом и тенью, ища место, где можно было хоть ненадолго спрятаться от этого кошмара.

И в какой-то момент, от отчаяния, она повисла в Нигде.

–

Светило солнце, шумел прибой, и в мыслях Сепии не существовало кошмара, творившегося секундами ранее. Подойдя к деревянному шезлонгу, она прилегла на него, натянув на глаза соломенную шляпу и хотела было позагорать, но услышав рев, доносящийся со стороны океана, передумала. Вскочив, она быстрым шагом направилась к источнику шума.

Из пучины океана, огромная волна несла на себе бурого медведя, но прибиваться к берегу она не спешила. Волна, то бросалась вниз, то поднималась вверх, то лох-несским чудовищем зависала на одном месте, гипнотично раскачиваясь в только ей одной понятном ритме. Медведь разъяренно заревел, и в его оскаленной пасти, она увидела пристально глядящего на неё крокодила, который ухмылкой намекнул ей, что намерен пустить слезу — и тут же всосал в себя медведя.

Слезы градом покатились из его глаз, и Сепия опешив от увиденного, сама не заметила, как оказалась возле подплывшего к берегу, плачущего крокодила. И в ту же секунду, она осознала себя плавающей на нем сверху, только вот нутро его было начисто выпотрошенным, а её руки, по локти были в крови. Удивившись еще больше, она посмотрела по сторонам и ощутила себя идущей по улице города, знакомого ей по фотографиям, в куртке из шкуры того самого крокодила.

— Что за дурацкий фасон? — подумала она, чувствуя себя попеременно — то дерзкой диско-девчонкой, то панко-подонком, то развязной жокейшей, оседлавшей сам рок-н-ролл.

С такими расщепленными мыслями, она и бродила по улицам, пока через её беспечное настроение, не прокрался приступ удушья, схвативший её за горло.

В следующий момент, она уже лежала у себя дома на полу, в корчащем тело приступе, с запоздалым чувством сожаления, что дав слабину — отключилась, несовладав с произволом болезни.

Мысленно пройдясь по всему телу, задерживаясь на суставах, Сепия к своей радости ощутила в теле больше пространства, Пустота как будто потеснилась, давая крохотную надежду на выздоровление, но чутье девушки тревожно выстукивало в висках морзянкой, что до полной капитуляции болезни еще далеко.

Прошел месяц, а Сепия всё еще носила в себе Пустоту, та немного сжалась и спряталась в мышцах, маскируясь под крепатуру — но по факту, никуда не делась. От мысли, что в ней до сих пор живет это инородное, мерзопакостное, свирепое чудовище, девушка брезгливо морщилась, множа мимические морщины на лице.