Тётя Мотя

— Социализация, — уронил Ланин с брезгливо-недоуменным выражением лица. — Плюс общественная работа.

Точно в подтверждение его слов рядом зазвучала чья-то бодрая речь: в двух шагах от танцевальной площадки царила все та же вездесущая Оля, к ее пунцовым губам тянулся микрофон на длинной палке — видимо, Олю снимало местное телевидение.

— Неравнодушные люди в управе предложили провести день пожилого человека, — чеканил голос невидимой ораторши, — и устроить праздник в честь наших пожилых. И вот сегодня, в этот чудесный солнечный день, мы организовали танцы и бесплатный обед под открытым небом, на который мы и пригласим сейчас всех наших участников.

— Обед? — удивилась Тетя.

— Ну да, — подтвердил Ланин. — Сначала отработать, а потом за стол.

— Ничего не отработать! — обиделась Тетя, но Ланин только молча указал ей вперед. Чуть в стороне от площадки под деревьями действительно стояли накрытые разовыми кружевными скатертями столы, высилась гора бумажных тарелок и пирамидка пластмассовых стаканчиков, уже чуть припорошенные листвой. Стульев не было, очевидно, предполагался фуршет.

— Пошли, пошли отсюда скорей, — занервничала Тетя, и они бежали прочь — под «Крышу дома твоего» Юрия Антонова — молодость неравнодушных людей в управе, очевидно, пришлась на начало 1980-х.

Обогнули парк и попали на другую сторону пруда, сели в небольшом уличном кафе. Пили прозрачное янтарное вино, закусывая остатками все того же мягкого хлеба с твердой корочкой, которым кормили уток.

— Да я не то чтобы так уж полюбил их, во всяком случае, не с первого взгляда… — Ланин замолчал, поглядел, как солнце бликует на темной воде, прервался. — Тепло-то как, мы с тобой как будто в Ялте.

«Мы с тобой». Она не отвечала. Опять они как-то вырулили к китайцам, к тому, как он ими увлекся.

— Я понять их хотел, — горячо говорил Ланин. — Я же фантастикой увлекался, все, что мог достать, читал, глотал тогда — Ефремова, Стругацких, Лема, Брэдбери — в общем, всех, особенно разные прогнозы меня страшно занимали, во многом они были совершенно правы, эти фантасты…

— Ты что же, хотел полететь в космос? — она улыбнулась.

— И совсем не смешно. Ты представь, в какое время я рос — мне семь лет исполнилось, когда Гагарин полетел, я все это отлично помню, какой был шум, как отец вырезал из газеты его портрет, он долго потом висел у нас на кухне. Я даже в астрономический кружок записался во Дворце пионеров, разглядывал в телескоп звездное небо и все мечтал побывать в Южном полушарии, получше рассмотреть этот Южный Крест, ну и всякую мелочь, Журавля там, Летучую рыбу, Кассиопею, конечно. Я даже не представлял себе, что это когда-нибудь сбудется, и просто рисовал звезды, маленькие точки твердым отточенным карандашом, на огромных ватмановских листах, отец приносил с работы. Он у меня работал в конструкторском бюро. Мне очень хотелось, чтобы в космосе была обнаружена жизнь. Ты слышала, что на Луне, по недавним предположениям, могут храниться тонны воды?

— И что это значит?

— Это? Прилетят космонавты, захотят пить, зайдут в пещеру, а там, — но она смотрела на него строго, и он заговорил всерьез: — Да пока ничего, но все-таки кое-что. Возможно, несколько тысяч лет назад климат на Луне был влажнее, и какая-то жизнь, на микроуровне по крайней мере, там существовала. Ты только подумай: завтра вдруг выяснится, что в космосе есть жизнь! Что будет делать Ватикан? Куда девать Библию? — он усмехнулся, а она любовалась его открытым лбом, его смеющимися янтарно-зелеными глазами с татарским разрезом, волнистыми волосами, подсвеченными солнцем.

— Но подожди, я же про китайцев. Началось все с книжки. Уж как она оказалась у моих родителей — не знаю. Помню ее до сих пор. Обложка мягкая, шершавая, болотного цвета, по болоту бегут завитушки, имя автора и название тоже вытеснено черным. Имя это мне, разумеется, ничего не говорило. Зато называлась книга почти как фантастический роман — «Путешествие на лодке в У». Какое еще У? Какой лодке? Подводной, что ли? И я тут же раскрыл ее, начал читать, но ничего не понял. С первого же предложения — ничего!

— Она же на русском была?

— На русском, но учебник по матанализу тоже на русском. И там… Я, конечно, понял, что это дневник, рассказ о путешествии. Начинался он с даты, что-то вроде «седьмой день двенадцатого месяца четвертого года правления Цянь-дао». То есть вообще ничего не понятно! Но дальше еще хуже — автор сообщал, что получил назначение на должность тунпаня в округе Куйчжоу… Тут меня охватило раздражение — кого-кого? В каком округе? Да что за китайская грамота такая? Перевернул несколько страниц — еще хуже. В час «сы» прибыли в Цяньцин. После часа шэнь добрались до уезда Сяошань. Остановились на отдых на почтовой станции Мэнби. Почтовая станция расположена рядом с храмом Цзюеюаньсы.

Тетя засмеялась, попробовала повторить, не смогла. Ланин отпил глоток чая, откинул волосы.