Вскинулась от воя, не понимая, что за противный заунывный звук, от которого мороз по коже. Осмотрелась, не ориентируясь до конца — где она? В квартире все еще никого не было. А за окном едва-едва серело.
Что заставило ее подняться и на подгибающихся ногах обойти квартиру? Зачем по шкафам и тумбочкам принялась лазить? Ничего не нашла. Он все забрал. Значит, еще раньше подготовился, а она не заметила? Когда увез вещи? В понедельник? Вчера утром…
От этого понимания Кристина даже зашаталась. Обхватила себя двумя руками, будто удержать свое тело пыталась, не позволить себе же распасться на части. И в какой-то момент не выдержала — выбежала из квартиры, захлопнув двери. Сама точно не знала, куда ноги несут. Слишком тяжелые выдались дни, психика отказывалась работать. И усталости не замечала, бежала через город, над которым медленно поднимался рассвет. В себя пришла только под дверями квартиры мамы Маши. Того дома, который «отчим» считала. Ведь у родной матери после переезда не жила. То ли удивилась, то ли испугалась, поняв, что на звонок жмет. Утро раннее, разбудит маму Машу, растревожит…
Только та не спала, видимо. Распахнула двери, едва Кристина отпустила кнопку звонка. Сама лицом серая, волосы растрепанные, а глаза красные. Словно и она плакала. А из-за ее спины выскочила уже родная мама Кристины, обхватила ее за плечи, втащив в квартиру.
Они что-то говорили, вздыхали, касаясь Кристины руками. Волосы ее приглаживали, и говорили, говорили… А она ни слова понять не могла, кроме того, что Кузьма позвонил матери…
На его имени ее чем-то таким мощным и глубоким накрыло, таким невыносимым, что Кристина взахлеб зарыдала, задыхаясь. Все тело заколотило, словно в лихорадке. И она упала бы, наверное, только матери ее подхватили, поняв, что Кристина уже не справляется с собой.
Не помнила — ни как отвели ее в комнату, где они раньше с Кузьмой жили, ни когда кое-как раздеться помогли. Проснулась через несколько часов от своего же воя. Снова стояла на коленях над телом Кузьмы.
Мать вбежала в комнату. Начала спрашивать, что-то предлагать, успокаивать… Причитала над ней, словно Кристина умирала. А Кристина все еще не понимала ее слов. Слышала, воспринимала, а мозг смысла не улавливал. Укрылась одеялом с головой. Уткнулась лицом в подушку. Настолько плакать хотелось — горло болело, грудь, глаза жгло.
А слезы больше не появлялись. И восприятие реальности то и дело исчезало.
В таком состоянии она провела несколько дней. Точное число Кристина сказать не могла, не следила за временем. И даже порыва какого-то не было к чему-то стремиться, что-то сделать. Так и лежала в этой комнате, забившись в угол дивана. Куталась в одеяло, несмотря на май на дворе. Пыталась как-то душ принять, только зачем-то в одежде под воду залезла. Да так и промаялась, не в состоянии вспомнить, что и следом за чем делать надо, с чего начинать? Стояла под горячей водой минут двадцать, наверное, пока мама Маша не заглянула, проверить, как у нее дела? Они с ее мамой по очереди с ней оставались — наверное, опасаясь оставлять Кристину одну. Хотя она и не знала, как договаривались на комбинате. Сама забыла о том, что у нее какие-то дела и обязанности есть. Запуталась — где ночь, где день? Жила урывками от кошмара до кошмара. А просыпаясь — разрывалась от боли, которую все еще не могла из себя выплакать. Только глубже будто заталкивала. Переполнялась ею.
Телефон разрядился давно. Она его не заряжала. Зачем? Кузьма все равно не позвонит… Она не имела в этом никакого сомнения. Тогда зачем ей телефон? Собственно, Кристина даже поесть забывала. И не ела бы, наверное, если бы матери не впихивали в нее хоть что-то. Правда, это удавалось им не чаще, чем раз в день-два. Аппетита не было вообще.
И неизвестно, сколько бы еще она так просидела в углу дивана, и до чего себя довела бы, если бы однажды на пороге этой комнаты не появился Руслан.
Она даже не отреагировала на его появление. Подняла глаза, и снова вперилась в колени, укрытые одеялом. А Карецкий матом выругался. Громко, грубо, резко.
— Твою ****. Величко! Ты что творишь? Ты головой думаешь?! Б****! Ты хоть понимаешь, что я тебя уже похоронил почти?! Все морги объездил, все больницы! Ты почему на звонки не отвечаешь? Пропала, квартира пустая стоит, в университете не появляешься, в больнице… Кристина! — заорал он громче, наверное, потому, что она не реагировала. — Ты на себя посмотри! Ради чего?! Ради этого идиота?! Что ты с собой творишь?!
— Уходи, Рус… — прошептала она, по-честному, так и не выйдя из своего ступора.
Но Карецкий был не тем, кто сдается от такого отпора или отсутствия интереса собеседника.