Тевтонский крест

— Ну?! — раненным медведем простонал Дмитрий.

А вот теперь…

— Пора-а-а!

Бурцев заорал, как полоумный. Развернул лошадь. И с седла поджег первый фитиль.

— У-ра-а-а! — подхватили степные лучники, целую вечность ждавшие этой команды.

Конники Бурангула прыснули в стороны.

Перед грозной, изготовившейся к сшибке «свиньей» вместо сотни кочевников остался лишь десяток всадников. Бегущих. Волочащих за собой по земле горящие факелы. А сзади — далеко сзади — выстроилась вторая линия обороны под новгородским стягом.

К ней-то и мчались сейчас Бурцев и его помощники. Каждый знал, какой «громовой горшок» должен запалить, и каждый сделал это прежде, чем копыта тяжелых тевтонских коней ударили в землю, утоптанную легконогими степными лошадками. Вверх потянулись слабые струйки дыма, в грязи засверкали искрящиеся огоньки.

Возможно, рыцари и заметили язычки пламени, но не придали им значения. Куда больше тевтонов занимали рассеявшиеся кочевники.

Жаждущие крови орденские братья взвыли. Дико, разочарованно. Такой близкий, такой обреченный противник — и вдруг уклонился, вывернулся из-под удара! Ревущая волна, желая поскорее выместить зло и обиду, неслась за десятком факельщиков к новгородскому строю.

Русичи не отступали, не разбегались. Укрывшись за щитами, ждали…

Бурцев считал секунды. Это было похоже на прыжок с парашютом. Пролететь три секунды, дернуть кольцо… Впрочем, сегодня рвать кольцо не понадобится. Сегодня — день принудительного открытия куполов. Тяжелых, железных, начиненных смертью, врытых в землю и подпаленных.

В бешеном галопе он выкрикивал вслух:

— Триста тридцать один, триста тридцать два, триста тридцать три…

Три секунды позади и…

Ничего! Только стук копыт, лязг металла и крики атакующих крестоносцев.

Ничего! Новгородцы разомкнули щиты, пропуская беглецов с факелами. Сомкнули вновь.

Ни-че-го!

Или он неверно отсчитал время? Но даже если так, то уже должно быть! Давно должно быть! Что за че…

Взрыв!

Он все же ошибся. Ненамного. Самую малость. То ли последние метры «свинья» в черных крестах преодолела слишком быстро, то ли фитили горели слишком медленно, то ли огонь факела коснулся запалов с небольшим запозданием. Но самая первая мина — та, что находилась ближе остальных к противнику — рванула уже за бронированным «рылом» тевтонской «свиньи» — где-то в черных рядах кнехтов. Рванула, щедро нашпиговав осколками орденскую пехоту.

Это была единственная неувязка. И она не нарушила планов Бурцева.

Всполох пламени и фейерверк огненных брызг, ударивших в глубине тевтонского строя, словно надрезал толстую шею «свиньи», отсекая ударную группу клина от тулова крестоносного чудовища. А затем земля ожила и вздыбилась уже под бронированным кулаком-«рылом».

Мины рвались одна за другой, выхаркивая в людей и животных смертоносные заряды. Густые фонтаны огня и осколков били прямо из-под копыт. И они не шли ни в какое сравнение с тем градом стрел, сквозь который крестоносцы прорвались, не теряя строя. Теперь спасения не было. Ни щиты, ни шлемы, ни латы не спасали от визжащих осколков. Ударная волна перебивала ноги лошадям, а россыпь острого металла сшибала с седел лучших рыцарей ордена. Люди и кони на полном скаку падали в жирную дымящуюся землю, падали, орошали Доброе поле собственной кровью.

Задние ряды налетали на передние — поверженные, израненные, обожженные, копошащиеся в черно-красной жиже. Многие всадники валились вместе с конями, не в силах ни объехать, ни перескочить внезапно возникшую преграду. За доли секунды на месте притупившегося клина возникла чудовищная давка. Монолитный строй стал смертельной западней для всех, кто в нем находился.

Грязь, прожженные дыры и особый, неповторимый цвет, который оставляет только обильный кровяной крап, украсили плащи крестоносцев. А взрывы все гремели, выбрасывая к небу ошметки разорванных тел в оболочке искореженных лат. Грохот, гарь, яркие всполохи. И паника. И вопли боли и ужаса…

Лишь несколько всадников успели проскочить заминированный участок. Та самая шестерка отборных рыцарей, что мчались в атаку первыми. Но сейчас ошеломленные, рассеянные, потерявшие строй и напор, они не казались больше грозным противником. Влетев по инерции в ряды новгородцев, тевтоны напоролись на густой частокол копий. Эти шестеро пали все до единого.

Взрывы смолкли, боевой порядок крестоносцев развалился. Из-за взломанных фланговых колонн, словно гной из лопнувшего нарыва, хлынули кнехты в черных доспехах. Всадники тыловых рядов натягивали поводья, поднимали лошадей на дыбы, поворачивали от полуживой, шевелящейся баррикады из металла и плоти. Пехота пятилась, расползалась, просачиваясь сквозь бреши взломанной трапеции.

Орденская «свинья» увязла в самой себе… Атака захлебнулась. Небольшими группками и поодиночке тевтоны старались выбраться из давки и дыма. Но прийти в себя и занять оборону им не позволили.